Лев Гурский - Опасность

– Не может, – спокойно возразил Хрущев. – И ты мне никакой не друг, Михаил Андреич. Помнишь, что Воронов мне сказал в шестьдесят четвертом на пленуме? У вас тут нет друзей! И прав был, паскуда. Поэтому не крути мне. Нет дела – проваливай, а есть – выкладывай. Через полчаса фильм хороший по телевизору, и я по твоей милости не желаю его пропускать.

Гость испытующе взглянул на посуровевшее лицо хозяина дачи.

– Как хочешь, – сухо проскрипел он. – Хочешь о деле – значит, будет тебе и дело.

Суслов открыл свой портфелишко, засунул туда термос и, покопавшись, извлек из другого отделения толстую книгу в глянцевой суперобложке и какую-то тощую папку. Книга называлась не по-русски – «Khrushev Remembers» и была заложена где-то на середине светло-сиреневым листком бумаги, какой обычно пользуются цековские референты. Обложку книги украшала фотография лысого мужчины одутловатого вида со звездой Героя Социалистического Труда, косо висящей на лацкане черного пиджака.

– Нехорошо получается, Никита Сергеевич! – гость строго поднял костлявый палец. – Совсем скверно, не по-советски.

– Нехорошо, согласен, – печально закивал в ответ Хрущев. – Более гадской фотографии трудно было придумать. И ведь есть у меня неплохие портреты! Генри Шапиро из ЮПИ подарил мне отличную карточку. Да и приятель мой, фотограф, Кримерман по фамилии, тоже нащелкал полно хороших снимков… Так нет, эти идеологические диверсанты сделали из меня урода, ни дна им, ни покрышки.

При словах Шапиро и Кримерман чувствительный Суслов болезненно поморщился;

– Я не о фотографии толкую, – раздраженно скрипнул он, – я обо всей твоей книге! Как она оказалась на Западе?

Хрущев пожал плечами:

– Я же тебе говорю – идеологическая диверсия. Я тут диктовал кое-что на магнитофон для памяти. Потом хватился, а некоторых пленок-то и нет! Кто-нибудь залез с улицы и увел. Враги, что ты тут скажешь.

Гость бросил пристальный взгляд на высокий каменный забор, окружавший дачу, однако возражать не стал, а просто уточнил:

– Стало быть, диктовал все-таки ты, верно?

– Я, – легко согласился Хрущев. – Пока еще память есть, хотел внукам своим оставить воспоминания. Это ведь не запрещено, товарищ Суслов? А, Михаил Андреич?

– Не запрещено, – со вздохом проскрипел Суслов. – Да только вот память тебя, Никита Сергеич, подводит иногда. – Он раскрыл книжку и заглянул в сиреневую бумажку. – Ты вот, допустим, написал…

– Рассказал, – немедленно поправил гостя Хрущев. – Рассказал на магнитофон. К выходу книжки я ведь отношения не имею?

– Пусть так, рассказал, – с непонятной покладистостью продолжил Суслов. – У тебя вышло, будто врага народа Берию расстреляли сразу же в день ареста.

– А как же иначе? – поднял брови Хрущев.

– Да вот так же иначе, – ехидно скрипнул гость, – когда перед расстрелом враг народа Берия успел сутки отсидеть на гауптвахте МВО, в особом карцере.

– Не знаю, – развел руками Хрущев. – Ну, может, генералы что напутали. Или, допустим, поторопились. Нам доложили заранее, а приговор привели в исполнение на другой день. Спешка, обычное дело…

Суслов раздвинул тонкие губы в язвительной улыбке.

– У тебя, оказывается, не только с памятью нелады, но и со зрением, и со слухом, – промолвил он. – Ты ведь лично беседовал с Берией в тот самый день, когда, если верить твоим мемуарам, подлеца уже шлепнули. Или ты с покойником общался? И насчет бомбы атомной тебе рассказывал тоже покойник?

Хрущев отодвинул от себя чашку с недопитым чаем так резко, что ложечка пронзительно задребезжала о стекло.

– Правильно я, значит, Москаленке маршала не дал! – с сердцем сказал он. – Трепло армейское, стукач паршивый, сволочь. Летчик, называется. Тьфу! Обещал ведь…

Суслов радостно захихикал. Смех его был еще более неприятен на слух, чем взвизги резиновых галошных подошв о пол или дребезжание ложечки.

– Зря ты генерала сволочишь, – заявил он, отхихикав свое. – На допросах бы Москаленко тебя не продал, не такой он человек. Но вот Юрий наш Владимирович такого друга фронтового ему подсуропил! Ресторан «Арагви», шашлычок, водочка, воспоминания пошли, слово за слово… С кем не бывает, Никита Сергеич, ты уж на Москаленко особого зла не держи.

– Не буду, – согласился Хрущев. – Ладно, говорил я в тот день с Берией. Дальше что?

Суслов проворно убрал книгу в свой портфельчик, но папку оставил.

– Дальше? – повторил он. – Вроде ничего. Скажи мне только, зачем к тебе позавчера физики из Дубны приезжали? Что это им от тебя, пенсионера, понадобилось? Или это тебе что-то от них понадобилось?

Никита Сергеевич прищурился.

– Вот вы чего заволновались, – с интересом проговорил он. – Боитесь, значит, что я отыщу бомбу, которую Иосиф спрятал, а Лаврентий не нашел…

– Мы ничего не боимся, – скрипнул в ответ Суслов. – Но если ты что-то узнал, ты должен нам сказать. Для твоего же собственного блага. Ты вот про дачу и пенсию говорил. Государство наше доброе, пока ты с ним по-хорошему. Если хочешь по-плохому, то ведь и дачу, и машину, и охрану с обслугой, и пенсию твою союзного значения – все запросто могут и отобрать. С врагами у нас не церемонятся, сам знаешь. Будь моя воля, я бы за одни мемуары тебе полпенсии вжжжик! – и срезал.

Хрущев задумчиво побарабанил пальцами по крышке стола. Ложечка в кружке с крапинками тихонько звякнула.

– А что, если ты прав, Михаил Андреич? – неожиданно спросил он. – Вдруг ту бомбу я и вправду нашел? Нашел и к себе на дачу сюда перенес? Смешно было бы, да? – Хрущев пошарил рукой под столом и внезапно выложил на столешницу два скрученных проводка, аккуратно подсоединенных к большой коричневой кнопке. Оба проводка уходили куда-то вниз. – И представь себе, Михаил Андреич, что кнопка взрывателя вот, у меня в руках. И еще представь себе, будто мне так обрыдли вы все: и ты, и Ленька, и Андропов твой умный, и все прочие пидарасы, – что я щас нажимаю на кнопочку… и ни нас с тобой, ни всей Москвы больше нет. Хороша сказочка?

Суслов, как загипнотизированный, уставился на коричневую кнопку.

– Ты… не можешь… – выдохнул он.

– Да вот запросто, – хмыкнул Хрущев. – Не веришь, что смогу нажать? Давай испытаем, коли не веришь.

Он без всяких колебаний надавил на кнопку. Суслов резко дернулся.

– Я самый непьющий из всех мужаков, – раздалось откуда-то из-под стола хрипловатое пение под гитару. – Во мннне есть мора-а-альная сила. И наша семья большинством голосов, снабдив меня списком на восемь листов…

Хрущев снова нажал на страшную кнопочку, и пение стихло.

– Что эт-то такое? – проскрежетал Суслов, не отводя глаз от проводов с кнопкой.

– Высоцкий, – объяснил гостю Хрущев. – Замечательный певец, хоть и хриплый. Мне ребята из Дубны специально привезли несколько пленок, я вчера весь день слушал на своем магнитофоне и сегодня слушаю. Там и про меня есть… Пришел Никита, он росточком был с аршин, при нем достигли мы космических вершин… – пропел он, неумело подражая голосу певца. – Хочешь, Михал Андреич, я тебе найду эту песню, сам послушаешь…