Лев Гурский - Перемена мест

– То есть у него целый гарем, так? – уточнил Дима.

– Да не в этом смысле, – покачала головой дама из ЗАГСа. – Этих-то мы насмотрелись дай Боже. Нет, там дело совсем не в изменах, и разводились-то эти Яворские как раз по обоюдному согласию и, как говорится, из-за несходства характеров. Такая у нас формулировка имеется. Не-ет, она выглядела так, словно после года счастливой жизни обнаружила на месте мужа Бог знает кого…

– Ну, а муж? – не отставал Дима.

– Депутат? – Дама-делопроизводительница поджала губы. – Ну, он-то точно был такой, как всегда в телевизоре. Как будто в Думе своей выступал. Высокий такой, румяный и с женой своей говорил очень ласково. Сердцу, говорил, не прикажешь и все такое. Мне показалось, что на жену ему было наплевать и развод очень устраивал. Детей нет и хлопот нет. Расписались, потом перерасписались. Куда мы катимся? А вот еще позавчера одна пара пришла, так там муж – летчик-испытатель, и жена мне говорит…

– Спасибо-спасибо, – поспешно прервал я. – Вы нам очень помогли. – Я улыбнулся словоохотливой работнице ЗАГСа, и мы стремительно выкатились, чтобы не продолжать семейно-брачных дискуссий.

– Хорошо, что я не женат, – сказал мне задумчиво Баранов, когда мы с ним вновь оказались в машине. – Как представлю, что придется разводиться – всякая охота пропадает узаконивать свои отношения…

– А почему непременно разводиться? – полюбопытствовал я.

– Легкий я человек, – чистосердечно признался Баранов. – Разносторонний. В турецкие султаны я бы, наверное, пошел…

– Яворские, между прочим, разошлись не поэтому, – напомнил я. – Согласитесь, все точно укладывается мою версию. Обратите внимание, Дима. Из всех депутатов в нашем списке больше половины – холостяки, оставшиеся – иногородние, причем из тех, кто не спешит перевозить семью в Москву. Оставался только ОДИН женатый москвич, Яворский. И он-то как раз разводится при довольно-таки странных обстоятельствах.

– Подозрительно, – согласился Дима. – Но не более. Почему бы не предположить, что они действительно не сошлись характерами? Ну, а что она странно смотрела на него – так это, Яков Семенович, не криминал. Иногда наутро и мои подруги так на меня глядят, что впору провалиться сквозь землю… И что же, меня из-за этого прикажете тоже в доппели записывать?

– Вы правы, Дима, – признался я невесело. Каждый случай по отдельности и впрямь казался ерундой, анекдотом. Но вместе они все равно складывались в бомбу. В кумулятивный снаряд. Вопрос в том, сумеем ли мы убедить всех, что гром может вот-вот грянуть.

– Яков Семеныч, послушайте, – проговорил Дима. – В нашем списочке почти сотня имен. И почти с каждым из них, как я теперь понимаю, связана какая-нибудь мелкая странность. Костюмы, развод, забытый английский, родинка на шее…

– И всех, заметьте, связывает еще кое-что, – добавил я. – У всех них случился внезапный бзик на почве «ИВЫ». Вспомните хотя бы Крымова.

– Это тоже к делу не подошьешь, – возразил Баранов. – Человеку свойственно меняться. Вчера был демократом, сейчас вовсю болеет за державу. И наоборот: раньше был инструктором ЦК, а теперь несет коммунистов в хвост и в гриву… Что уж тут удивительного, что думцы разом возлюбили богатую суперкомпанию. В наше время…

Диму прервал резкий и неприятный звук зуммера. На приборной панели замигал красный глазок.

– Что это? – с недоумением поинтересовался Баранов. – Кто-то нас вызывает по рации?

– Это не нас, – обнадежил я журналиста Диму, – а тех милых ребят с винтовкой, которых я… в общем, которые сейчас находятся в другом месте.

Баранов мрачно покивал.

– Будем отвечать на вызов? – спросил он.

– А почему бы и нет? – Я пожал плечами. – Зачем людей разочаровывать? – И с этими словами я снял трубку.

– Восьмой-восьмой, я первый! – пробился сквозь шумы эфира далекий голос. – Почему не докладываете, прием.

– Первый, я восьмой! – проорал я в ответ не задумываясь. – Докладываю. Все идет в соответствии… – При такой слышимости я ничуть не рисковал. Шум и треск разрядов скрадывал индивидуальные особенности любого голоса. Разобрать можно было только слова, и импортная радиотехника была тут совершенно бессильна перед помехами промышленного мегаполиса. Да здравствует московский эфир – самый грязный эфир в мире! Ура.

– Восьмой-восьмой! – опять с натугой прорвался голос из динамика. – Немедленно, повторяю, немедленно доводите до конца работу по плану «Свердлов»!… Как поняли, прием.

– Первый, я восьмой! – отрапортовал я в микрофон. – Работа по плану «Свердлов» уже завершена. Занимаемся утилизацией объекта… Прием.

Из динамика послышались свист, треск, скрежет и чуть ли не вой мартовских котов. Сквозь завывания эфира донеслось короткое: …лодцы! – и я со спокойной совестью отключил рацию.

Дима поглядел на меня с любопытством. По всей видимости, моя наглость ему нравилась. Жаль, что он не видел меня в аэропорту или в образе монтера Скорлупкина. Увы, такие роли на бис уже не исполняются.

– А кто такой Свердлов? – поинтересовался Баранов. – И что такое довести до конца работу?…

– Полагаю, что Свердлов – ваш покорный слуга, – скромно пояснил я. – Хозяева бывших владельцев этой машины любят придумывать очень простенькие прозвища, чтобы все было понятно. Меня зовут как? Яков. Значит, буду Свердлов, для удобства…

– Погодите, Яков Семенович, – не дал мне договорить Баранов. – А какую-такую работу по вам нужно срочно завершить?

Я небрежно мотнул головой в сторону футляра с винтовкой.

– Помните, Дима, что я вам рассказывал о разговоре с бородачом? Вас прикончат либо ваши, либо наши. Как видно, они уже знают, что ребята из «ИВЫ» облажались, и вынуждены сами заштопывать брешь. Теперь я официально покойник, и я надеюсь побыть в этом качестве хотя бы сутки.

Баранов помрачнел:

– Да уж, попали мы в переплет…

– Вы еще можете сойти с этого поезда, – предложил я Диме. – Это действительно очень опасно. Не хочу специально вас подставлять. Еще есть время, подумайте… Я пойму и не буду в претензии.

Журналист Дима обиженно фыркнул:

– С ума сошли! Кто же по доброй воле от такого материала откажется? Раз уж вы меня втянули, то от меня не отвертитесь. В случае удачи – эксклюзив мой, имейте в виду. Я и ребятам своим то же самое скажу…

Я улыбнулся:

– Кушайте на здоровье. Только не подавитесь.

– Это они у нас подавятся, – серьезно произнес Баранов. – Ну, куда теперь? Рискнем в Думу?

– Почти, – ответил я. – В ветеринарную лечебницу. А по дороге заедем еще в одну похоронную контору. Не возражаете?

– Полный набор удовольствий, – пробормотал Дима. – А кладбище в нашу программу не входит?

– Как знать… – философски сказал я, заводя мотор. – Рано или поздно кладбища не избежать. Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Это, кажется, Экклезиаст.