Леонид Млечин - Проект «Вальхалла»

— Так ты немецкий патриот? — Техеро на «ты» с «симпатизирующими» ему людьми.

— Да, который хотел бы пожать руку испанскому патриоту.

Он спрашивает меня:

— Считаются ли у вас правые плохими немцами?

— 40 лет назад все было иначе, — уклончиво отвечаю я и, видимо, затрагиваю его любимую тему.

— Да, это так, — говорит Техеро, — сегодня не хватает таких людей, как Гитлер и Франко.

— Вы верите, что Гитлер или Франко имели бы сегодня успех?

— Значительно больший, чем думают люди, значительно больший. Но, к сожалению, все, что пишут об этих деятелях, тенденциозная травля.

— А многие здесь думают так, как вы?

Техеро раскидывает руки, будто он хочет охватить всю Испанию, по меньшей мере, весь гарнизон.

— Все, — говорит он с нажимом.

Двое дежурных заходят за мной и провожают до ворот. Крепость, становится мне ясно, не тюрьма, а бастион известного полководца, которого придерживают для выполнения его следующей задачи.

Как мне кажется, Техеро — единственный, кто в этом замке может свободно распоряжаться, кому все безусловно подчиняются. Я даже удивляюсь, почему Техеро не возьмет и просто не выйдет».

Интервью Кристиану понравилось. Взглянув на фамилию автора, он усмехнулся. Этого журналиста Кристиан знал, познакомился с ним на одной из дискуссий в Мюнхенском университете. Журналист, сотрудничавший в еженедельном журнале «Дас иллюстрирте магацин», понравился ему непривычной для университетских кругов резкостью суждений, даже некоторым максимализмом выводов.

Кристиан стал искать его телефон по всем записным книжкам. Поздно вечером ему удалось дозвониться до журналиста, почему-то дважды за последний месяц менявшего номер квартирного телефона.

Трубку долго не брали. Наконец Кристиан услышал сухое «да».

— Хорст? — переспросил Кристиан. Все-таки они не виделись, пожалуй, года полтора.

— Предположим, — отрезал собеседник. — Ну что там у вас? Говорите и проваливайте.

— Хорст? — Кристиан ничего не понимал. Чем-чем, а грубостью его знакомый прежде не отличался. — Это я, Кристиан Редлих. Отчего ты так нелюбезен?

— А, черт меня подери, — заорал журналист. — Кристиан, извини меня, пожалуйста. Я думал, это один из тех негодяев, что звонят мне круглые сутки и угрожают повесить, пристрелить или сжечь на костре вместе с моими писаниями. Пришлось даже номер телефона менять. Ужасно неудобно, друзья жалуются, что я совсем исчез.

— Что стряслось? — изумленно спросил Кристиан. — Ты ополчился против Штрауса или предложил «сухой закон»?

Журналист хмыкнул:

— Я рад, что ты по крайней мере не потерял чувства юмора. В отличие от меня.

— Так ты мне объяснишь, в чем дело? Неужели это из-за испанской статьи?

— Нет, испанская поездка уже забыта. Все неприятности из-за местных дел.

— А на меня большое впечатление произвело твое интервью. Неужели там грядет второй Франко?

— Бог с ней, с Испанией, — отмахнулся Хорст. — Я тебе покажу немало интересного из того, что происходит на нашей земле. Знаешь что, давай встретимся завтра. Я заеду за тобой утром. Ты где сейчас обитаешь? Подожди, я запишу.

Поздно вечером в квартиру Циммера ввалился Хельмут Хайссе в донельзя мятом костюме и с двумя чемоданами, на которых болтались ярлыки нескольких авиакомпаний,

— Что случилось, Хельмут? Я ждал тебя еще к обеду, — на лице Циммера была тревога.

— Самолет опоздал, вот что случилось, — огрызнулся Хайссе.

Он бросил чемоданы в передней и, стягивая на ходу пиджак, пошел в ванную.

Циммер принес ему купальный халат.

Отдохнув, Хайссе заглянул в кабинет. Профессор с готовностью отложил перо в сторону.

— Что нового в институте?

— Все готово. Остались какие-то мелочи. Самолет уже прибыл. Словом, все в институте уверены в успехе. Настроение у них чемоданное, — усмехнулся Хайссе. — Надеются, что почти сразу смогут вернуться на родину.

— Ну, это они немного торопятся, — поморщился Циммер. — Не все так быстро решается. Я думаю, что при самом удачном стечении обстоятельств им еще придется посидеть в институте.

— Я им, естественно, говорить об этом не стал. Чтобы не расстраивать. Уж больно они там нервные.

— Их можно понять, Хельмут, — мягко сказал Циммер. — Они выполнили задачу исторической важности. Они настоящие патриоты и стремятся увидеть Германию обновленной.

Хайссе не обратил внимания на тираду Циммера.

— Я видел там этого Норберта Хартунга. Издалека, разумеется. Его поместили в научный блок, подключили к работе над второй игрушкой.

— Очень хорошо. Лишний физик им там не помешает. Как он себя ведет?

Хайссе, не спрашивая у Циммера разрешения, вытащил из шкафа непочатую бутылку французского коньяка. Налил себе.

— А как он там себя может вести? Научный блок — тот же концлагерь. Только их не бьют и кормят прилично, чтобы голова работала. А вы что, ни разу не летали в институт?

— Я был там, когда расчищали площадки под первые дома, — ответил Циммер. — Идея создания института принадлежит мне. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом.

— Из-за второй игрушки мне пришлось слетать в Преторию, — продолжал Хайссе. — Мы ездили в Намибию...

— Говори лучше: Юго-Западная Африка, — прервал его Циммер. — Это звучит благозвучнее.

— Сначала меня отвезли на месторождения урана в Россинге, потом на обогатительный завод в Валиндабе. Мы договорились о дополнительных поставках. Через месяц-полтора можно посылать самолет за грузом.

— Хорошо, я скажу Гонсалвишу, что понадобится еще один рейс в Южную Африку. Ведь он один связан с авиакомпанией «Си-эй». Знакомые места, — добавил Циммер. — Когда зарождался проект «Вальхалла», я довольно часто летал в ЮАР и Юго-Западную Африку. Там у нас много друзей. Я бы мог тебе рассказать...

— Хватит, хватит, — прервал его Хайссе, — вы уже себя чувствуете ветераном движения, выступающим перед молодежью. Еще успеете.

— Ты начисто лишен нордической почтительности к старшим, — недовольно сказал Циммер.

Он вернулся к своим бумагам.

— Иди. Мне предстоит поработать этой ночью: мы с Симидзу должны лететь в Италию. Там назначен очередной сбор движения.

Кристиан спустился вниз ровно в семь. «Мерседес» его друга уже стоял у дома фрау Вебер.

— Ого, — сказал Кристиан, — откуда у тебя такая машина? В прежние времена деньги у тебя не водились и ты довольствовался «фольксвагеном».

— И сейчас не водятся, — кивнул журналист, сделав попытку улыбнуться, но его узкое лицо с рыжими, коротко постриженными усами не переставало хмуриться. — Совсем неожиданно издательство выпустило книгу моих репортажей. Это обошлось мне в два разбитых оконных стекла и в сотни две писем с изощренными оскорблениями. В прессе, разумеется, никаких откликов, хотя книгу раскупают довольно бойко.