Елена Топильская - Дверь в зеркало

Но больному организму было не до истерики. Позвонив знакомым судебным медикам, с которыми она поддерживала отношения еще со времен своей следственной работы, мать выяснила, что при отравлениях ртутью, в принципе, можно провести курс детоксикации. Как популярно пересказала она Антону содержание беседы с экспертами, согласно старинному врачебному принципу о том, что подобное лечится подобным, можно попринимать средства, содержащие соединения ртути, только безвредные для организма человека. Ртуть из этих соединений будет замещать вредную ртуть, осевшую во внутренних органах. Вся незадача в том, что выводиться опасная ртуть будет через почки, тем самым повреждая их.

Услышав это даже в мамином щадящем пересказе, Антон содрогнулся. Нет уж, пусть эта гадость покинет его многострадальное тельце естественным путем. Еще не хватало почки посадить в молодом возрасте! Да еще таким отвратительным способом. Не в результате смакования изысканных крепких напитков, а ртутью надышавшись во время какого-то сомнительного осмотра места происшествия... Тьфу!

В дежурной части он предъявил удостоверение и без всякого почтения был усажен на жесткую скамейку в углу. Ожидая участкового, он закрыл глаза и прислонился затылком к стене, пытаясь абстрагироваться от тихого разговора оперативного дежурного и какого-то молодого парня, судя по разговору – оперуполномоченного. Посетителей в дежурной части не было, и они журчали о своем.

– С Нового года льготы срежут. И выслугу увеличат, на пенсию пойдем не с двадцати, а с двадцати пяти, – тоскливо жаловался опер.

– И учебу засчитывать не будут, и проезд бесплатный, говорят, отменят, – поддакивал дежурный.

– Кто ж тогда работать пойдет? – удивлялись они оба. – На эти копейки, да с ненормированным рабочим днем...

– Ага, у нас ведь уже года два сплошной «Антитеррор», усиление за усилением, домой вообще не уходим. Тебе хорошо, ты сутки через трое...

Дежурный не ответил оперу, только вздохнул. А опер продолжал:

– Мне ж за раскрытое преступление никто даже сто рублей не даст, так чего ж я буду из штанов выпрыгивать?

Хлопнула входная дверь, перед стеклом, отделяющим дежурку от милицейского вестибюля, появились две совершенно архаические старушки, принаряженные, ради визита в казенный дом, в какие-то шляпки со стеклярусом и лысые горжетки; шляпки кокетливо сидели на безупречно уложенных белых букольках. Старые дамы (бабушками их назвать язык не поворачивался) процокали в своих ботиках к окошку и важно сказали, что им надо поговорить с самым главным.

– Ну, я главный, – добродушно ответил им дежурный.

Старушки переглянулись, и одна из них начала излагать суть проблемы.

– Видите ли, третьего дня нас с сестрой пригласили в качестве понятых для составления бумаг...

– Умер наш сосед по лестничной клетке, Герард Васильевич, от старости, – вмешалась архаическая сестра. Говорили они обе правильно и размеренно, как на занятиях в Смольном институте. – Приходили ваши сотрудники...

– Осмотрели труп? – перебил их дежурный.

– Нет, осмотрели сервант, – с достоинством ответили старушки в один голос, после чего стали рассказывать по очереди.

– И нашли там десять тысяч рублей и три ценные бумаги.

– Три векселя, – поправила сестру вторая старушка.

– И что же?

Старушки переглянулись.

– А вот что! – помолчав, решительно ответила одна из них и вздернула подбородок. – Когда они бумаги составляли, они туда записали...

– Ну-ну! – подбодрил дежурный.

– Они туда записали... Восемь тысяч рублей и два векселя.

Дежурный улыбнулся.

– Сейчас проверим, – сказал он и нажал кнопочку на пульте. – Толя, – проговорил он в трубку, – ты пятнадцатого в Семенцы ездил? Осматривал деда из дома шесть?

– Ну, я, – ответил неведомый Толя утомленным голосом.

– Там ценности были какие-то? А то общественность волнуется, – нагнувшись к пульту, проговорил дежурный, глядя на старушек: мол, нам нечего скрывать от общественности.

– Ты про деньги? – уточнил Толя.

– Ага. И векселя...

– Да не волнуйся, Сергеич, всё при материале. Что ж мы, службу не знаем?

– Всё? – настаивал дежурный, уже веселее поглядывая на старушек.

– Всё, – подтвердил Толя. – И вексель этот, и деньги в сумме пять тысяч рублей, в конверте при бумагах. Как говорится, опись-протокол, сдал-принял, отпечатки пальцев.

И он захохотал в трубку так, что дежурный тут же отключился и сухо сказал старушкам:

– Всё при материале, слышали?

Но старушки, несмотря на архаический вид, пока еще явно обходились без слухового аппарата, и отчетливо услышали сумму и количество векселей, весьма отличавшиеся от исходных данных. Дежурный с тоской понаблюдал, как дамы, поджав губы, отошли от его окошка и внимательно изучили график приема граждан руководством отдела милиции.

– Эх, Толя, Толя, – беззвучно прошептал он, оглянувшись на Антона.

Но тому было не до старушек: так хреново, что даже ворвавшийся в дежурку с опозданием, недовольный жизнью участковый заметил, что следователь еле ноги передвигает, сочувственно поинтересовался, не паленой ли водкой Антон накануне злоупотребил, и пообещал показать, где в районе можно отовариться качественным спиртным по приемлемым ценам. Антон, не будучи в силах отбрить наглого мента так, как он того заслуживал, всего лишь жалко кивнул. Не уподобляться же герою рекламы йогурта – которого красотка-однокурсница спрашивает, почему он такой грустный, а он начинает ей подробно жаловаться, что живот у него пучит, и тошнит по утрам, и стул жидковат...

В общем, под мрачное молчание следователя Корсакова и стрекот словоохотливого участкового они добрались до двери коммунальной квартиры, участковый позвонил в дверь, и через некоторое время на пороге показалась матрона в шелковом халате, о ноги которой терся кот.

– День добрый, – привычной скороговоркой начал участковый, – нам надо комнатку покойного еще раз глянуть. Мы пройдем?

Матрона, не говоря ни слова, посторонилась, давая дорогу вглубь квартиры. Антон, входя, споткнулся о кота, и сердце опять заколотилось так, что заломило виски.

Печать на двери комнаты Годлевича выглядела нетронутой, и сердце Антона сократило число оборотов. Участковый привычным жестом отковырнул с дверной коробки край бумажки с синим штампом прокуратуры и вставил ключ в скважину. Попытался повернуть, нажал сильнее, что-то хрустнуло, и он близоруко наклонился к ключу, а потом поднял на Антона растерянные глаза:

– Что за черт!

Замок не открывался. Ключ в нем не поворачивался, только хрустел. Участковый подергал дверь, оторвал болтавшуюся на соплях бумажку, внимательно ее рассмотрел и бросил на пол. Потом вытащил ключ из замка и стал изучать его, поднеся к самому носу.