Андрей Константинов - Изменник

Летел над Москвой октябрьский зябкий ветер. Он больше не пах гарью, в нем уже не порхали выброшенные взрывами из помещений Белого дома сотни тысяч листов бумаги… Но страх и ненависть остались.

Мукусеев пытался работать, но работать фактически не мог. Душила сербская память, снились подсолнухи и треск цикад по ночам. Он просыпался, курил и знал, что жена тоже не спит, но делает вид, что спит.

На службе возникла проблема с утопленной видеокамерой. На ТВ воровали уже миллионами, но камера стоимостью сорок тысяч зеленых была криминалом… А не продал ли ты ее, брат?

Однажды вечером Мукусеев позвонил Зимину. Прокурорский Владимиру как будто даже обрадовался, сказал:

— А-а, волк телевизионный! Ну что вы там, на телевидении-то, все сопли жуете?

— Ага, — ответил Мукусеев, — мы все сопли жуем… А вы в прокуратуре?

— А мы, брат, ого! Мы, блядь, правовое государство строим!

— По законнику Стевана Душана? — спросил Мукусеев.

Зимин засмеялся и сказал:

— Если бы по Стевану Душану — так мы бы порядок-то навели… А может, встретимся, Володя? Усидим литрушечку?

— Я не против.

Они встретились в небольшой пельменной, хозяином которой был один из старых «клиентов» Зимина. Рашид (так звали хозяина) проходил по 88-й и вполне мог получить «реальный» срок, но Зимин разглядел в нем запутавшегося студента, а не матерого валютчика и помог… Следак в те годы сам еще был молод и, точно так же, как у Рашида, у него была беременная жена. С тех пор прошло много лет, но татарин добро помнил…

— Здравствуйте, Илья Дмитриевич, — приветствовал Рашид Зимина. Потом узнал Мукусеева, вытаращил глаза и сказал:

— Здравствуйте, Владимир… э-э…

— Просто Владимир, — ответил Мукусеев.

Им накрыли лучший («Президентский», — сказал Рашид) столик и сделали пельменей по особому рецепту. На столе появилась запотевшая бутылка «Сибирской», фирменный татарский соус и кружки с пивом. Рашид обслуживал лично.

Выпили. Без тостов и не чокаясь… Как будто поминали кого.

— Как живешь, депутат? — спросил Зимин.

— Какой же я теперь, к черту, депутат?

— Сами виноваты — лизали Елкину жопу. Долизали!

— Ладно тебе, Илья Дмитрич…

— Да мне-то ладно. А вот однокашник мой по юрфаку — он в Верховном суде геморрой парит… Так вот он запил.

— Что так?

— Как что? Когда Елкин объявил о роспуске парламента, Верховный суд сразу же вынес решение: это противоречит Конституции. Остановило это Елкина?… Вот тебе, Володя, и демократия! Вот тебе и правовое государство! Я уже человек старый и циничный, но такого блядства еще не видывал…

Пельмени были хороши. Хороша и водка. Негромко играла музыка.

— Скажи мне, Илья Дмитрич, — произнес Мукусеев, — как ты думаешь — что в действительности произошло…

— Между Джинном и Широковым? — перебил Зимин.

— Да, — кивнул Мукусеев. Зимин положил вилку, откинулся на спинку стула и посмотрел на Владимира долгим, внимательным взглядом:

— Тебе это важно?

— Важно.

— Обычно в таких случаях в протоколах пишут: на почве внезапно возникшей ссоры после совместного распития спиртных напитков…

— Я серьезно, Митрич.

— А я — нет.

Зимин налил водки в стопки, поднял свою: давай… Выпили. Прокурорский важняк отломил кусочек хлеба, понюхал и положил его на тарелку. Потом сказал:

— Я не знаю… я не знаю, Володя, что между ними произошло. Вернее, не «что», а «почему»? Но козе понятно, что не из-за выпивки. Югославы прислали результаты экспертизы: содержание алкоголя в крови Широкова было незначительным. Надо полагать, что у Джинна тоже. Кроме того, оба умеют себя контролировать… Однако товарищ полковник схватился за гранату.

— Думаешь — растяжку на Гойко поставил Широков?

— А кто же еще?

— Зачем? Зачем ему это?

— А ты догадайся, — с ухмылкой произнес Зимин. Какое-то время сидели молча.

— Думаешь, что Широков предатель? — спросил Мукусеев.

— Нет, конечно…

— Тогда почему?

— Потому что интересы России все понимают по-своему, дорогой коллега. И правду о смерти Ножкина и Курнева элементарно пустили в размен… Хочешь, одну байку тебе расскажу?

— Байку?

— Байку, байку… Так вот, слухай старого прокурорского пердуна, Володя. Представь себе такую ситуацию: выезжает в некую братскую республику некая следственная группа. С задачей: раскрыть некое преступление… Группа небольшая. Три человека: депутат, сотрудник разведки и прокурорский пердун, да еще на месте к ним прикрепили четвертого… Но перед началом командировки прокурорского вызывает к себе начальник… Очень большой начальник! Почти что самый главный прокурорский начальник… Вызывает и говорит. Много говорит. Долго. И не очень внятно. Но прокурорский следак человек опытный и ушлый. Эзопов язык понимает. Поднаторел за годы работы. И понимает, что говорят ему следующее: расследование нежелательно… В интересах отечества нужно бы сделать так, чтобы прошло оно… э-э… безрезультатно. При твоем опыте, дорогой коллега, задача вполне выполнимая… Кстати, прокуратуре в конце года должны выделить пятнадцать квартир в новом шикарном доме. Хватит уж тебе в двухкомнатной хрущевке куковать. — Зимин умолк и снова налил водки.

— Это ты мне, Дмитрич, байку рассказал? — спросил Мукусеев.

— Байку, Володя, байку… И ничего, кроме байки. Давай выпьем.

— Погоди, Илья Дмитриевич, — сказал Мукусеев и накрыл рукой свою стопку. — Погоди… Почему ты мне рассказал свою «байку»?

— Па-а-чему? По кочану! Потому, что и сотрудника разведки тоже мог вызвать к себе большой начальник… И тоже побеседовать об интересах отечества.

Из— за дальнего столика в противоположном углу зала раздался громкий хохот и матерщина. Зимин недовольно поморщился и покосился на шумную компанию -за столиком сидели два молодых мужика характерной наружности и две девахи тоже наружности характерной…

— Так ты, Илья Дмитрич, хочешь сказать, что Широков… — начал было Мукусеев, но Зимин перебил:

— Я ничего не хочу сказать… Я так — байки травлю.

Снова раздался мат. Зимин недовольно обернулся к ком — пании и произнес:

— Нельзя ли потише, молодые люди?

— Пошел на х…, — ответили ему.

— Сильный ход, — сказал Зимин и встал из-за стола.

— Плюнь, Илья Дмитрич, — сказал Мукусеев. — С такими разговаривать бесполезно.

— А это, Володя, смотря как разговаривать, — ответил Зимин и решительно, но нетрезво направился к чужому столику. Мукусеев вздохнул, поднялся и пошел следом… Из динамиков на стоике Розенбаум пел про глухарей на токовище. Один из бычков отбивал ногой такт.

Зимин подошел и остановился напротив того, кто его «послал». Подошел, остановился и посмотрел в глаза: