Олег Маркеев - Летальный исход

Хай-эндовские усилительные контуры тщательно воспроизводили каждый шум, записанный на пленку. Воздух шуршал от звучания старой граммофонной записи.

Николас слушал, закрыв глаза, вбирая в себя тревожные вибрации оркестра.

Неожиданно поток вагнеровских аккордов разорвал скрежет.

Николас вздрогнул.

Скрежет оборвался. Куда-то исчезло милое слуху потрескивание, пошла совершенно чистая запись.

— Крак, браг, бга, хвощь, хвощь, немощь, бга, бга, хвощь, тур, кра, морок, хвощь, — проскрипел мерзкий голос старика.

И сразу же вслед девятым валом ударил Вагнер.

Николас резко вдавил пальцем латунную кнопку. Музыка оборвалась.

— Какой-то заговор, — раздался за спиной голос девушки.

— Что? — Николас резко развернулся. — С чего ты взяла?

— Похоже на русский. «Немощь», «тур», «морок», «мрак» — это я разобрала. Что такое «хвощь» — не знаю.

— Какая-то дурацкая шутка, — проворчал он.

Во рту сделалось мерзко. А в ушах еще скрипел это противный стариковский голос.

Девушка пожала плечиком.

— Будешь?

Она трубочкой, свернутой из банкноты, указала на четыре белые «дорожки» порошка.

Ему вдруг до одури захотелось вычистить болотную слизь, скопившуюся под языком.

— Угощайся, я сейчас.

Николас бросился в ванную.

Из зеркала над раковиной на него глянуло лицо тридцатилетнего «золотого мальчика». Возможно, чуть более уставшего, чем требовали приличия. Но такой уж вечер выдался. Сплошная морока.

Он плеснул в стакан розовой жидкости, разбавил водой из-под крана. Набрал полный рот.

В этот момент желудок судорожно сжался. И воду вышибло изо рта, словно поршнем. По зеркалу поползли мутно-розовые разводы.

В новом приступе рвоты Николаса скрючило над раковиной. На полированную сталь вместе с желчной пеной хлынула кровь.

Он в страхе отшатнулся.

И тут такая резь полоснула по животу, что он свернулся в комок и рухнул на пол. Боль не отпускала. Казалось, что в животе беснуются оголодавшие крысы.

Спазм сдавил горло, задушив крик. Николас, борясь с удушьем, попробовал сдвинуть себя ближе к двери.

«Должна же она была услышать, как я грохнулся на пол. Должна! — отчаянно заметались в голове мысли. — Не могла не слышать! Я же умираю... Господи, как глупо!»

Он выпростал руку, силясь дотянуться до двери.

Новый спазм взорвался в животе. Показалось, что с размаху врезали солдатским ботинком. Николас захлебнулся беззвучным криком. Из распахнутого рта на белый кафель пола хлынула алая пена.

* * *

23 часа 04 минуты (время местное)

Детектив О’Конор окатил зареванную девушку профессионально холодным взглядом и поскреб плохо выбритый подбородок. На его языке жестов это означало крайнюю степень неудовольствия.

Его напарник, молодой и чистенький, как выпускник Гарварда, играл в «доброго следователя», старательно конспектируя в блокнот все, что вместе со слезами и соплями удавалось вытянуть из этой дурехи. Но О’Конор уже нутром чувствовал, девушка — полный тупик. В обоих качествах: как вероятный подозреваемый и единственный свидетель. За долгие годы работы в полиции он научился безошибочно, на глазок, оценивать вероятную степень соучастия в деле и возможную степень вины.

«Сто к одному, что эта кукла совершенно не при делах. Я очень удивлюсь, если это не так».

Он вздохнул, потому что нельзя было сплюнуть с досады, сунул в рот сигарету и покосолапил в ванную.

Там, посреди лужи застывающей крови все еще лежал труп. Рядом с ним на корточках сидел эксперт. Тропинку к трупу он вымостил толстыми журналами, которые пришлось бросить на пол, чтобы не вымазать ботинки в крови.

О’Конор устало прислонился к плечом к дверному косяку.

— Что у тебя, Джек?

Эксперт с треском сорвал резиновые перчатки. Поднял веснущатое лицо. Осклабился, показав лошадиные зубы.

— Фуа-гра*, — хохотнул он.

* — паштет из гусиной печени, деликатес французской кухни.

О’Конор чиркнул зажигалкой, затянулся сигаретой и выпустил дым через нос. Из ванной сочился удушливый запах засыхающей крови. К ее виду привыкнуть еще можно, к запаху — никогда. После первого же в своей карьере трупа О’Конор перестал пить молоко. В белковом сытном запахе он стал улавливать вот эти жирные и мерзкие нотки запаха недавней смерти.

— А если без еврейских хохмочек?

— Гы-гы… Просто образно выражаюсь, — не унялся эксперт.

«Слишком молод, чтобы притерпеться к виду смерти. Вот и дергается, как клоун», — отметил О’Конор.

— Слушай, умник, ночь только началась, а я уже имею труп. И зависнем мы тут, поверь, надолго. Так что, засунь свои шуточки, сам знаешь, куда. Что с ним, чем его так и когда именно?

Эксперт состроил недовольную мину. Скомкал и уронил перчатки себе под ноги.

— О’кей, детектив, отвечаю в обратном порядке. Не более часа назад. Чем? Не знаю. Точно, это не был удар. Кожные покровы на брюшине чистые, ни ссадин, ни кровоподтеков. Но внутри все так измочалено, словно долго пинали в живот. Селезенка и печень у парня превратились в кровяной пузырь, который потом лопнул, затопив всю брюшную полость кровью. Ею он и захлебнулся.

— Значит, умер почти сразу?

— Именно, почти. Если есть враг, пожелай ему такой смерти. Судя по положению тела, тянулся к двери. Наверное, хотел позвать на помощь.

— Это я вижу. Меня интересует, чем ему селезенку отбили?

Эксперт почесал кончик длинного носа.

— Предполагаю, без яда не обошлось. Токсикологическая экспертиза скажет точно.

— Н-да… Лучше бы она его пристрелила. Ему все равно, а нам хлопот меньше. —О’Конор отвернулся. Пыхнул дымом.

Медленным взглядом прошелся по обстановке квартиры, цепляя мелкие детали.

«Деньги, имя, связи», — подытожил он увиденное.

Где-то в дальних закоулках души копошилось удовлетворение, слабый отголосок классовой ненависти ирландского мальчишки, выбившегося в люди. Гадко, но все же приятно, что смерть не обходит стороной и такие райские уголки. Значит, не так уж этот мир плох. Хотя, мог бы быть гораздо лучше.

В то же время опыт пятнадцати лет службы в полиции самого сумасшедшего города на земле подсказывал, что нет ничего более мерзкого и хлопотного, чем расследование убийства чистенького мальчика в уютном холостятском гнездышке на верхнем этаже элитного кондоминиума. Это не ниггер, нашпигованные дробью в темном переулке за долг в десяток доз крэка. Увы, нет. Скоро, как воронье слетятся журналисты, начнутся звонки капитану от не афиширующих себя, но очень влиятельных персон, знакомые покойного, а особенно, знакомые женского пола, будут общаться только через адвокатов, которые за час берут больше, чем О’Конор зарабатывает за месяц. И, самое худшее, что в дело начнут совать свои длинные носы тщательно причесанные парни в строгих костюмах. Из всех навозных мух, слетающихся на тухлый запах смерти, О’Конор больше всего ненавидел федералов.