Олег Маркеев - Летальный исход

ОЛЕГ МАРКЕЕВ

Л Е Т А Л Ь Н Ы Й И С Х О Д

политический триллер

© — Олег Маркеев, 2007 г.

От автора

Это не ностальгия, это — фантомные боли. Есть такое странное, не объяснимое наукой явление, как боль в утраченных конечностях. Уже давно ампутирована нога, уже привычен стал протез и загрубела кожа на культе, но нет, нет, да проснется зуд и боль в том, чего уже нет. Странно и страшно это.

Странно и страшно наблюдать признаки фантомных болей после утраты великой страны. Двадцать лет прошло, а стреляет болью рубец, иногда выдавливая из себя черных сгустки сукровицы малых войн на территории «бывшего СССР». Вроде бы все объяснили и все согласились, что гангрена «застоя» поразила живые ткани так, что не спасла даже реанимация «перестройки», вот и пришлось кромсать по живому.

Потеряв великую страну, мы все утратили чувство собственного достоинства от принадлежности к мощи и силе государства, способного освоить не самую благоприятную для жизни одну шестую часть суши и наладить в ней относительно комфортную и безопасную жизнь для большей части населения. И никакими пиар-кампаниями и политическими шоу это чувство не вернуть. Суррогат получается, в эффективность которого слабо верят сами его творцы, как и производители «биологических добавок» не верят в рекламу своих чудодейственных снадобий.

Так уж случилось, что работа над этой книгой совпала с требованием некоторых депутатов Думы снять атрибуты СССР со Знамени Победы. В канун празднования этого святого «праздника со слезами на глазах», последнего истинного государственного и всенародного праздника подобная инициатива «народных избранников» стала верхом маразма и нижней точкой духовной деградации. Точка. Дальше — то состояние, что в народе точно именуюется «нежитью».

Конечно, ветер Истории сметет этих «политических деятелей», как сносит палую листву с гранита Могилы неизвестного солдата. Их удел — забвение. А память о великой стране и подвигах ее народа будет жить вечно.

В тот момент, когда прошел шок от известия об очередной «миро-творческой» инициативы наших «слуг народа», вконец ошалевших от желания переписать историю и переделать мир под себя, любимых, я понял, что не зря пишу эту книгу. Потому что убежден, нет у нас права судить, есть лишь необходимость вспомнить и понять . Без этого никакая «работа над ошибками» невозможна.

Всем, кто присягал красному знамени Последней Империи, как бы не сложилась их судьба после ее гибели, посвящается.

«А когда отгрохочет, когда отболит и отплачется,

И когда наши кони устанут под нами скакать,

Когда девушки наши сменят шинели на платьишки,

Не забыть бы тогда,

не простить бы

и не потерять».

В. Высоцкий

Глава первая

Доктор смерть

Позывной «Юнкер»

Тюремный дневник

День сто двадцать второй

Сегодня все кончится. Я точно знаю. Не потому, что я так решил.

Знаю.

Это не передать словами. Оно приходит само. Из ничего.

Ничего не изменилось. Но все вдруг стало другим. Настолько, что уже не мерещится, не чувствуешь, не ощущаешь кожей, а знаешь. Знаешь — и все. Это и есть неизбежность. Все уже решено, все отмеряно. Осталось только дождаться. Осталось только позволить судьбе сбыться.

Пять шагов вперед, пять назад. Вперед, назад. От стены к двери.

Когда она откроется, все кончится.

В коридоре пол покрыт толстой резиной. Охранники передвигаются абсолютно бесшумно. Но я научился улавливать их приближение по едва уловимому уплотнению воздуха.

Сейчас они в двадцати шагах от двери. Столько же успею сделать я. Четыре раза от двери и назад.

Мы идем навстречу друг другу. И все вместе на встречу нашей судьбе.

Ровно через пятнадцать шагов все кончится.

Начнется ли что-то взамен, не знаю. Не хочу гадать. Первое, от чего себя отучаешь — надеяться. Самый простой путь сойти с ума, отдать себя на растерзание надежде.

Выхода нет. Запертая дверь — иллюзия. За ней ничего нет.

Десять шагов.

На их месте я бы стрелял с порога. С пяти шагов трудно промахнуться. Или, что еще лучше, подмешал бы что-нибудь в пайку. Не сделали. Иначе бы я сейчас уже лежал колодой на полу. Странно. Они же не могут не знать, что я уже все знаю и готов. Или для них ритуал важнее неизбежных хлопот? Возможно…

Не смей гадать! Еще чуть-чуть и все узнаешь.

Пять шагов. От двери к стене.

Когда повернусь, все кончится.

Кра , браг, бга, хвощь, хвощь, немощь, бга, бга, хвощь, тур, кра, морок, хвощь!

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

лето 1989 года

22 часа 34 минуты (время местное)

На лице девушки отчетливо читалась готовность. И это Николасу понравилось. Загадки и неопределенность они любил на работе, в личной жизни предпочитал заранее оговоренные отношения.

Он расслабленно откинулся в кресле, потянул вниз узел галстука, и, не таясь, прощупал взглядом острые коленки девушки. Потом скользнул ниже.

Их разделял низкий столик из закаленного темного стекла, и, казалось, на бледно-белые ноги девушки ниже колена натянуты плотные дымчатого цвета гольфы.

Он долго рассматривал ее ступни. Были они породистые, тонкие, красивой лепки.

«Недурно. Чистая «голубая кровь», без всякой примеси крестьянской топорности. И изящная худоба — не последствия детского рахита, а гены. Тут сложно ошибиться, — подумал он. — Тонкие запястья, с беленькой косточкой, и удлиненные пальцы, встречаются часто даже у плебеек. Но такие вот узкие щиколотки, фарфоровые ступни и словно из воска вылепленные пальчики… Нет, это порода».

Он поднял взгляд. Девушка, моментально считав по его глазам, что ей выставлен высший бал, с готовностью ему улыбнулась.

«Хорошие зубы, здоровые волосы, густые брови. С генетикой у нее все в порядке. Единственное, что портит, этот взгляд сучки спаниэля. Впрочем, что ты хотел? Она знает, зачем здесь. И больше тебе ничего от нее не надо. Если ей надо больше, чем я готов заплатить, это ее проблемы. Но что-то мне подсказывает, что свою цену она давно уяснила, и проблем не будет. Америка… Каждый здесь мечтает урвать свой куш, но каждые знает свое место. Поэтому ты, сладкая, утром спустишься на лифте вниз и пойдешь на своих ломких ножках по мостовой, искать другой путь наверх. Может, в каком-нибудь другом пентхаузе и ждет тебя лестница в небо. Но только не здесь и не сейчас».

Девушка свернулась калачиком, по-кошачьи настороженно взглянула на него, будто прислушиваясь к его мыслям. Успокоилась. Подтянула к себе бокал, пригубила вино.