Майкл Доббс - Зайти с короля

Салли бродила по своему неряшливому, по-спартански простому царству. Лишнего здесь не было, все излишества остались в приемной. Здесь обдумывалась стратегия. Она прошла мимо открытых кабинок, обитых звукопоглощающей тканью, где завтра усядется команда внештатных сотрудников, каждый перед своим компьютером и телефоном, и начнет звонить по случайно выбранным программой номерам, бездумно зачитывая подготовленные вопросы и столь же бездумно печатая полученные ответы. Они ничего не будут знать, эти случайные люди в рваных джинсах, безработные няньки из Новой Зеландии, которых заботят только не пришедшие вовремя месячные, студенты с молодыми лицами, страстно желающие заработать свои первые деньги. Все, что от них требуется, это поверхностное знакомство с компьютером и способность явиться через два часа после вызова. У них нет ни малейшего шанса узнать, куда пойдет собранная информация, да и не хотят они этого знать. Она шагала по изрядно пострадавшему от времени и от выплюнутой жвачки ковру, примечала отсутствующие кое-где в углах пластмассовые плитки, обнажившие водопроводные трубы, трогала открытые металлические полки, заставленные руководствами по компьютерам и телефонными справочниками, почтовые квитанции, разбросанные повсюду, словно конфетные обертки в ветреный день. Фабрику общественного мнения освещало совсем мало уличного света. Она объясняла это клиентам соображениями безопасности, но правда была в том, что увидели бы они из окон только кучи хлама. Цветы в горшках после недолгой борьбы за существование засохли, и горшки использовались теперь в качестве пепельниц. Таким было ее царство.

Но следовало бы и признать его плюсы, этого обставленного кондиционерами, компьютеризованного, безбумажного царства. Еще несколько лет назад ей пришлось бы перелопачивать тонны бумаги, чтобы делать то, за что ей платили деньги. Теперь достаточно было пошевелить пальцами, нажать на несколько клавиш — нужных клавиш, однако, — и она получала результат. Свой результат. Результат Урхарта. Однако существовала некая закавыка. Уж очень бескомпромиссными должны были быть цифры, которые он уже сообщил Бринфорд-Джонсу. Как бы она ни исхитрялась с параметрами обработки, какие бы коэффициенты ни вводила, требуемый результат не получить простым подбором коэффициентов. Похоже, придется прибегнуть к тому, чего она до сих пор не делала, — к подтасовке результатов. Взять две цифры, одну — популярность правительства, другую — популярность оппозиции, и пройти с ними назад по процедуре обработки. Чуть-чуть перемешать, чтобы получить исходный массив. Если ее уличат в этом, на карьере можно будет навсегда поставить крест, возможно даже уголовное дело о мошенничестве. Значит, лгать, обманывать, скрывать мнение простых мужчин и женщин, злоупотреблять их доверием? И все ради Френсиса Урхарта? Об этом ли она мечтала?

Салли еще раз окинула взглядом комнату с черными стенами, чтобы скрыть трещины, с ее затхлым запахом, который не могли побороть даже дезодоранты для туалетов, с забитыми пылью вентиляционными решетками и подержанной мебелью, кучками пластиковых стаканчиков и пустых пачек из-под сигарет по углам, с красным, особенно ярким среди окружающей серости, допотопным, семидесятых годов пультом пожарной тревоги, который, скорее всего, не сработал бы, даже если бы его бросили в бурлящий Везувий… Она взяла горшок с засохшим цветком, аккуратно общипала остатки листьев, вынула из земли все окурки, привела его в божеский вид, словно это был старый, хотя и непутевый друг, но потом бросила в ближайшую мусорную корзину. Это было ее царство. Но ей этого было мало.

Бессонную ночь в глазах Салли спрятала за дымчатыми очками, только подчеркнувшими ее полные губы и выразительный нос. Когда она вошла в подъезд дома на Даунинг-стрит, охранник толкнул локтем своего коллегу; до них, конечно, дошли разговоры о ней, но сегодня она впервые появилась при свете дня. Кроме того, Элизабет Урхарт была дома. Они ободряюще улыбнулись ей: как жаль, что нельзя обыскать ее на предмет наличия оружия. Об этом можно было помечтать.

Он был в комнате заседаний кабинета министров. Здесь все было иначе, чем тогда, когда они были здесь в последний раз и могли двигаться в полной тьме только благодаря рассеянному свету уличных фонарей, находя дорогу кончиками пальцев и кончиками языков. Сейчас он опять сидел в своем кресле, но для нее секретарша отодвинула стул с другой стороны стола, словно отдалив его на миллион миль.

— Добрый день, мисс Куайн.

— Премьер-министр, — она скромно кивнула головой. Секретарша удалилась.

Он несколько неуклюже развел руками;

— Прости за… рабочие формальности. Сумасшедший день.

— Твой опрос, Френсис.

Она открыла портфель, извлекла из него единственный листок бумаги и протянула его через стол. Ему пришлось потянуться, чтобы взять листок. Он бегло просмотрел его.

— Я узнаю цифры, о которых тебя просил. Но где настоящие цифры, Салли?

— Они у тебя в руках, Френсис. Удивительно, не правда ли? Мне не пришлось подтасовывать их. На десять пунктов впереди, как ты и просил. Тютелька в тютельку.

Он моргнул, когда сказанное дошло до него. Словно утреннее солнце, улыбка озарила его лицо. Он довольно кивнул головой, как будто знал все с самого начала.

— Так что я смогла соблюсти свою невинность.

Он оторвался от бумаги, выгнув дугой свою бровь.

Она на что-то намекала, но будь он проклят, если понимал, на что. Редкий случай, один опрос из тысячи? Избирательная статистика, то самое, чем правительственные учреждения занимаются бессознательно? Он вынул цветастый платок и методично, почти с пародийной тщательностью вытер нос. Он собирался перейти к поздравлениям, но она, похоже, не разделяла его восторга. С учетом разделявшего их расстояния это облегчило ему переход к следующей теме.

— Как новые клиенты, которых я направил и тебе?

Она удивленно подняла брови: тема оказалась для нее неожиданной.

— Отлично. Все отлично. Спасибо.

— Это я должен благодарить тебя, Салли. В будущем будет больше… клиентов, я хочу сказать. Я и дальше буду помогать.

Он снова посмотрел на цифры, не на нее. Ему было явно не по себе — он распустил ремешок часов и помассировал запястье, расстегнул воротник рубашки, словно его мучила клаустрофобия. Клаустрофобия? Сейчас, когда, кроме них, никого в комнате не было?

— Что случилось, Френсис? — Его имя она произнесла больше в нос, чем обычно. Менее приятно, подумал он.

— Нам надо перестать видеться.

— Почему?

— Слишком многие знают.

— Раньше тебя это не беспокоило.

— Узнала Элизабет.

— Понимаю.

— И еще выборы. Это очень сложно.