Джозеф Димона - Последний - на Арлингтонском кладбище

Лицо Аллена побледнело.

— Помнишь юбилейный фильм о Кеннеди, над которым ты работал в прошлом году? Знаешь, почему я сообщил тебе, что видел твой фильм и ты был прав?

— Скажите.

— Я не видел фильма, но понял, что эта телекомпания служит ширмой для олимпийцев. И что ее юбилейный фильм будет под видом чествования поносить Кеннеди. Очень тонко. И очень эффективно.

Лоуэлл, словно бы погруженный в раздумье, покачал головой. Уильямс услышал, как он произнес «Брокуэй», потом «Ричардсон».

— Телекомпании, — недоуменно произнес он. — Я думал, что после «Уотергейта» они еще свободны. Думал, что по крайней мере…

— В прошлом году телекомпании отказались бы от тенденциозного фильма, — сказал Уильямс. — Но юбилейный фильм этого года, который опорочит Кеннеди, сколь тонко, столь и эффективно, должен выйти в эфир. Почему? Потому что в этом году туда проникли олимпийцы.

И тут Аллен уставился на него со страхом.

— Не могут же они быть так сильны!

— Они сильны, Аллен, — сказал Уильямс. — Твои видеозаписи не увидят света. Я тебе гарантирую. Они исчезнут. Окажутся в руках олимпийцев.

Аллен, внезапно ставший по-мальчишечьи жалким, обхватил голову руками.

— О господи, господи… — Его тело содрогалось от рыданий. — Тогда нет никакой надежды! Никакой возможности!..

Он поднял взгляд, лицо его было залито слезами.

— Если я дам показания в суде, там скажут, что я просто сумасшедший убийца. Мне необходимы эти записи, Уильямс!

Уильямс молчал.

— Все эти убийства… были… напрасны. Напрасны. Господи, — негромко произнес он дрожащим голосом. — Что случилось с нами, Уильямс? Что пошло не так после шестьдесят третьего года?

— У нас была возможность, и мы упустили ее, — тихо ответил Уильямс. — Но мы упали или нас толкнули?

— Толкнули, — сказал Аллен почти шепотом. — Никто даже не представляет, как нас толкнули.

В 1963 году Аллен влюбился. Эта голубоглазая блондинка из Ленсинга, штат Мичиган, Мери Ноултон, работала секретаршей в бюро стандартов. По вечерам она посещала университет Джорджа Вашингтона, и Аллен познакомился с ней, придя туда подать заявление на несколько курсов лекций. Оба они были честолюбивы. Мери хотела вступить в Корпус мира, Аллен — посвятить себя политической деятельности.

Мери жила на втором этаже дома по Коннектикут-авеню вместе с двумя подругами, они обе работали секретаршами на государственной службе, и Аллен провел с ними много приятных вечеров, познавая еще неизвестное: зажженные свечи, Бартока и Баха, хорошие вина, он водил Мери на балет, и спектакль ему даже понравился.

Мери говорила подругам, что Аллен ей симпатичен, потому что он веселый. Он все время смешил ее.

Покинув Чикаго и дом властной тетки, Аллен чувствовал себя в Вашингтоне, будто в раю; горизонты его были широко открыты; он любил свою работу в ЮСИА: проходящие перед его глазами кадры фильмов, любовно смонтированные и склеенные, были окнами, в которые он видел новый мир. Он был частью этою мира. И надеялся когда-нибудь появиться на одной из пленок, это было возможно. Все было возможно.

Аллен был веселым, беззаботным и любил Мери; даже ее соседки по квартире обожали его. Он всегда развлекал их. Как-то они попросили его привезти ковер, купленный у одной знакомой. Трое девушек сели в его старую машину с открытым верхом, они подъехали к дому в Джорджтауне, и несколько минут спустя все четверо вышли из дома со свернутым в рулон ковром.

Но как было погрузить его в машину? В конце концов ковер подоткнули под заднее сиденье, и он торчал в сторону, словно телефонный столб. Аллен с двумя девушками на переднем сиденье и одной, державшей ковер, на заднем, делал поворот. На углу был конный полицейский; скрученный ковер ударил полицейского по спине и вышиб из седла. Тот в отчаянии ухватился за подпругу. Лошадь испугалась и понеслась галопом с полицейским под брюхом. Аллен спокойно свернул на ближайшем перекрестке и помчался домой, а что сталось с полицейским, они так и не узнали.

Аллен с Мери обсуждали свои планы, создание семьи в них не входило. Мери воспламенилась призывом Кеннеди: «Спроси себя, что ты можешь сделать для своей страны», — и ей хотелось сделать кое-что до замужества. Однажды дождливым августовским утром она отправилась в Корпус мира и предложила свои услуги, но ее отвергли, потому что она была слишком молода.

Потом президент Кеннеди поехал в Даллас, и после его смерти Аллен решил вступить в «зеленые береты». Мери была в восторге: она впервые обнаружила нотку серьезности у этого весельчака. В тот вечер они, чтобы отпраздновать, сняли номер в отеле возле Капитолия и предавались любви, любовь усиливалась внезапным поворотом в их жизни, сознанием, что теперь, когда Кеннеди не стало, его дела переходят к ним.

Аллен отправился на войну, а Мери так и не вступила в Корпус мира. Два месяца спустя ей написали из Ленсинга, что ее отец серьезно болен, она поехала домой, там познакомилась с одним адвокатом и год спустя, написав Аллену письмо, которого он так и не получил, вышла за адвоката замуж. Адвокат оказался непоколебимым консерватором, он был одним из делегатов съезда, выдвигавшего Никсона, и Мери вскоре обнаружила, что ее политические взгляды изменились. Но Аллен не узнал этого, потому что больше не видел ее и потому что общим у них был только миг надежды, которой он больше никогда не испытывал; эта единственная отрада никогда больше не пробуждалась в его больной душе.

На крышу с грохотом приземлился вертолет, открылась дверь, и вниз по лестнице загремели шаги.

— Здание взлетит через несколько минут, и я вместе с ним.

— Не надо, Аллен! — сказал Уильямс. — Я знаю людей в правительстве, которые могут помочь!

Но Аллен равнодушно покачал головой.

— Вы дурачите себя, Уильямс, — сказал он. — Да простит меня бог за Карсона и Медуика. Да простит он меня за напрасно прожитую жизнь. Не стоило мне пытаться… — Тут ворвался мордастый охранник, за которым следовали еще двое, и выпустил очередь, едва не рассекшую Аллена пополам, Аллен скорчился, изо рта его хлынула кровавая пена, Уильямс крикнул охранникам: «Бегом из здания! Динамит!»

Охранники ухватили его за наручники и бросились по коридору к двери, выбежали на лужайку комплекса ЦРУ, где многие окна в темных зданиях вокруг были освещены, и на бегу кричали людям, чтобы они скрывались. Потом у них за спиной в небо взметнулся мощный взрыв, воздушная волна швырнула их на землю, и третий корпус взлетел вместе с бренным телом Аллена Лоуэлла, корчившимся в последней боли.

Из рапорта Джорджа Уильямса относительно Аллена Лоуэлла от 22/XI-1973 года:

«…Обстоятельства этого расследования, включая покушение на мою жизнь, привели меня к выводу, что Лоуэлл был прав в предвидении опасности, до сих пор не известной американскому обществу.