Сергей Каледин - Смиренное кладбище

Сергей Каледин

Смиренное кладбище

Повесть

...смиренное кладбище. Где нынче крест и тень ветвей.

1

- Вроде здесь... Да, здесь. Окно открой и под вяз уходи. Топор возьми, корней много. Успеешь к одиннадцати? У них без отпевания. Смотри. Копай глубже: специально просили. Не морщись. Не обидят...

Петрович показал Воробью чуть заметный холмик, заросший, без ограды. В холмике торчал погнутый ржавый трафарет. Фамилии на нем не было - сошла со временем. "Бесхоз толканули. Ясненько... - Воробей проводил взглядом заведующего, воткнул официалку в холм. - Пахоты хватит, подбой под вяз ковырять".

- Воробей! У них колода, не забудь! - крикнул издалека Петрович. Вспомнив, что Воробей не слышит, вернулся: - Колода у них. Шире бери.

- Мать учи. Воробей ученый, - с поддельным раздражением отмахнулся Лешка.

- Ну давай, - заторопился заведующий. - Кончишь - в контору скажи. А где твой-то, Мишка?

Воробей не расслышал, присматривался к месту. Не очень-то развернешься: сзади - два памятника; спереди - вяз чуть не из холма растет здоровый... Землю кидать - только в стороны. Потом за досками надо к часовне идти. И Мишка еще запропастился, сучий потрох.

Вчера вечером, правда, договорились, что Мишка с утра задержится: поедет на Ваганьково за мраморной крошкой - цветники заливать. Воробей знал, что быстро Мишка не обернется: пока купит, пока машину найдет, дай Бог, к обеду успеть. И все-таки психота закипала. И до больницы-то заводился с пол-оборота, ну а теперь до смешного доходило: спичка с первого раза не чиркалась, или молоток где позабудет, или свет в сарае потух - глаза сырели и начинала трясти ярость. И знал, что потом стыдно будет вспомнить, но поделать с собой ничего не мог.

Воробей прикурил новую сигарету от первой, высосанной чуть не до фильтра, языком привычно кинул ее в угол рта; взялся за блестящий полированный черенок лопаты. Взглянул на часы: полдевятого. Будет к одиннадцати яма, на то он и Воробей.

Он разметил будущую могилу: четыре лопаты - в головах, три - в ногах, и так, чтобы в длину метра полтора, не более. Это окно, чтобы копать меньше. На всю длину гроба потом подбоем выбирать надо. А раз гроб - колода - выше и шире обычного, варшавского, то и подбой чуть не с самой поверхности, вглубь удлиняя, выбирать придется. И стенки отвесно вести: заузишь, не дай Бог, колода застрянет в распор - назад не вытянешь. Летом, правда, еще полбеды: подтесать лопатами землю с боков - и залезет как миленький. А зимой - пиши пропало: земля камeнная - лопатой не подтешешь. На крышку гроба приходится прыгать, ломами шерудить. Какое уж тут, на хрен, благоговение к ритуалу. Родичи выражаются, и на вознаграждении сказывается.

А попозже и по башке огрести можно. От товарищей.

Воробей с самого начала учил Мишку: когда колодa - бери шире, делай лучше - плохо само выйдет. Без Воробья дорого бы стоила Мишке вся кладбищенская премудрость. Еще научил копать; не гляди, что ребята до нормы недобирают, с них спрос один, а с тебя, другой: ты временный.

Сезон пойдет - друг друга жрать будут, хрящи захрустят.

Не боись - прорвемся. Воробья держись - на пропадешь!

Воробей выплюнул окурок, поправил беретку. Ну, давай, инвалид! Залупи им яму, чтоб навек Воробья запомнили! Жалко, одна могилка на сегодня задана: когда работы мало, и психуешь больше, и сон дурной. Ладно, решил Воробей, раз одна - я ее, голубушку, без ноги заделаю. Точно! Эх, не видит никто! Воробей даже распрямился на секунду, посмотрел по сторонам. Вроде никого, а может, не видит он, зрение-то... А, черт с ним! Погнали!

Воробей поплевал на левую, желтую от сплошной мозоли ладонь, охватил ковылок лопаты, покрутил вокруг оси. Правой рукой цапнул черенок у самой железки и со свистом всадил лопату в грунт. И пошел. Редко так копал, только когда время в обрез, когда уже гроб - из церкви, а могила не начата.

Ноги стоят на месте, не дергаются, вся работа руками и корпусом. Вбил лопату в землю - и отдирай к чертовой матери! Вбил, оторвал - и наверх все единым махом, одним поворотом, только руками. Без ноги. Вот так вот!

И на других кладбищах никто так - без ноги - не может. Воробей всяких видел, но чтоб за сорок минут яма готова, нету таких больше. И не будет. Только он один. Воробей!

Это начало; потом вот корни, доски гробные да кости мешать начнут. По бокам ямы были навалены кучи красно-бурой глины; копать дальше без досок нельзя - осыпается земля внутрь, а кидать далеко - закапывать потом трудно: холм ровнять надо, а землю-то и не соберешь.

Воробей вылез наверх. Время - девять. Успеет и без Мишки. Все же Мишка не ля-ля разводит, крошку везет. Он положил лопату на край могилы и припорошил выработанной землей: свои не свои, а уведут, - с Молчком, бригадиром, рассоришься. Где он лопаты эти - официалки - заказывает, одному Богу известно. Но и верно - хороши лопатки: корень, доски, да и камень в другой раз - все рубят. Штык до полуметра длиной выгнут по сечению чуть не вполкруга; на черенок насажен через резиновые кольца стальными обхватами, блестит - зеркалом.

Мишка, как увидел, губы раскатал: потерять захотел - на дачу. Опять Воробью спасибо: "Молчок тебя за нее потеряет. И не удумай".

Возле древней красного кирпича часовни в центре кладбища лежали доски. Воробей выбрал несколько самых длинных, уложил на плечо одна на другую и поспешил обратно.

В часовне давал прокат инвентаря ветхий, беззубый дядя Жора, хулиганящий в пьяном виде и тихий так. На втором этаже переодевались, ели, пили, спали - жили землекопы. Впрочем, оформлены подсобными. Штатным землекопом был один Молчок, бригадир. На него-то и писались наряды. Сам же он копал редко, в сложных случаях или при запарке. Копали ребята - часовня, да изредка - желающие с хоздвора. За яму Молчок платил по сезону: летом пятерка, зимой - вдвое. Если сам не захоранивал, весь сбор все равно кроил он. Без комментариев. С этим было строго. Жук тот еще: самому под пятьдесят, а с покойниками лет двадцать трется. Последние десять - как вылечился - ни капли в рот не брал. Знал, кому побольше дать, а кто и так хорош. Воробья выделял. "Копнешь две, Воробей?" - "Ну, Володя". Воробей откладывал все дела и шел за маленьким кривоногим Молчком. И потом его не искал, знал, что за Молчком не пропадет.

Воробей протянул доски ребром вдоль по краям ямы. В головах вставил доски меж прутьев неснятой ограды - пригодилась, в ногах обхватил досками ствол вяза, привалив снаружи комья покрупнее.

Теперь свободно можно снизу кидать на самые края - доски держат осыпь. Корни пошли. На то топор есть. Обкромсал их заподлицо со стенкой, как нечего делать.

А с глубиной ковырялся подольше; если бы не наказ заведующего, давно б дно притаптывал. Незнающий взглянет - яму чуть не в рост увидит, ну, а на внимательного нарвешься - пеняй на себя: сверху-то сантиметров на тридцать от земли грунт простой по контуру ямы выложен и прибит умело; грунт рыхлый, а не глубина.