Сергей Каледин - Смиренное кладбище

Петрович нырнул в кабинет.

- Минуту даю. Не скажете, половину увольняю! Он засек время. В стекло билась муха, других звуков не было.

- Так, минута... - Носенко надел очки и протянул руку назад, не оборачиваясь, к Петровичу: - Первое давай сверху.

Тот протянул листик с неровным обрывом.

- Охапов, - прочел Носенко и поставил на заявлении сегодняшнее число. Та-а-ак, уволен.

- Чего я! - взвился Охапыч, - бесхоз не мой...

- Молчать! Следующего! Новиков...

- Меня-то за что? - задергался на полу Финн. - За Гарика таскали. Теперь за бесхоз чужой отдуваться, я жаловаться буду...

- Кому, финнам? - Охапыч глядел на него с брезгливой тоской. - Тихо будь. Сопли жуй!

- Раевский.

- Ну, суки, узнаю, кто бесхоз сломал!.. - Раевский отомкнул замок и вышел, хлопнув дверью.

Носенко взял следующее заявление. Воробей следил за его губами.

- Ве-ли-канов. - Носенко разбирал Кутину фамилию. Кутя беспомощно тыркнулся в углу на табуретке, открыл рот, но ничего не сказал. Воробей шагнул вперед.

- Это... Он ветеран...

- Тебя забыли спросить! - рявкнул Носенко. - Это еще что за чмо?

-- Тут у нас один... - промямлил Петрович. - Куда лезешь? - обернулся он к Воробью. - Заступник! Сидишь - сиди, пока не спрашивают. Знаю я вас, герои...

Воробей посмотрел на него:

- Я бесхоз копал.

Носенко обернулся к нему, потом к Петровичу:

- Заявление!

- Он в больнице был, не писал...

- Сейчас пусть пишет! - рявкнул Носенко.

- В кабинете бумага, Леш, - тихо, глядя в пол, сказал Петрович.

-- Громче говори.

Петрович принес из кабинета лист бумаги. Протянул Воробью.

- Чего писать?

- Неграмотный?! - заорал Носенко. - Диктуй ему! - приказал он Петровичу.

Петрович в ухо Воробью начал диктовать.

- Не с пятнадцатого, а с сегодняшего дня! - перебил его Носенко.

Кутя, Воробей и Валька сидели за столом. Одна "Старка" стояла пустая. Воробей пил "Буратино".

- Леш, а ты-то полез куда? Ведь вторая группа... - ковыряя вилкой в тарелке, тихо проговорил Кутя.

- Не тронь его, - заволновалась Валька. - Он и так, погляди, не в себе. Леш, как голова?

- А-а, - отмахнулся Воробей.

- Тебе, может, "скорую" позвать? - вскинулся Кутя.

- Ладно, Куть... Ты это... Ты вот что... Ты сарай себе бери, заказы какие недоделанные, напишу - доделаешь. За работу возьмешь сам знаешь сколько, остальное привезешь. Под полом три доски гранитные, габро, для памятников. Нарубить, золотом выложить - по полтыщи уйдут не глядя. А пасхи дождешь - и дороже. Бабки - пополам. Ясно?

- Само собой...

Воробей взял "Старку", открыл, налил по стакану Куте и Вальке.

- Ни то ни се... - Он покрутил бутылку. - На троих надо.

- Ты что?! Ты не удумай! - забеспокоился Кутя. - Бога побойся! Сироту оставишь?!.. Лешка, не озоруй!

- Не ной, - оборвал его Воробей. - Авось не подохну. Чекнем.

- Воробе-е-ей! - заверещал Кутя.

Валька вцепилась в бутылку.

У Воробья стали закатываться глаза. Кожаная вмятина над бровью задышала в такт пульсу. Воробей поймал Вальку за руку.

- А-а!.. - приседая от боли, заорала Валька и отпустила бутылку.

Воробей, промахиваясь, лил "Старку" в стакан. Желтое пятно расползалось по скатерти. Валька скулила где-то внизу, у ножки стола. Кутя вытаращил глаза, не двигался. Воробей поднес стакан ко рту.