Сергей Каледин - Смиренное кладбище

Молчок сегодня просил помочь захоранивать, значит, надо до двенадцати закончить.

На сегодня он отпустил часовню погулять, выходит, и завтра им хоронить втроем: Молчку, Воробью и Мишке. Часовня похмеляться будет.

В две кисти до двенадцати - должны управиться.

- Бесхоз толкнуть - самое то, - наставлял Воробей Мишку, он всегда наставлял его, когда красили. - Работа спокойная. Вот где бабки живые... У тебя, предположим, здесь родственники похоронены. Пятнадцать лет санитарных не прошло, а у тебя вчера новый покойник умер. Родственник близкий. Куда ты его денешь? Здесь хочешь. А здесь не выйдет - сроку мало прошло, а новые ямы копать нельзя: кладбище закрытое.

Ты к Петровичу: то-се. Он тебя пошлет для начала. А покойник-то тухнет... А если еще и лето вприбавок?

Ты опять к нему. Он покрутит, повертит: а может, ты из треста или из Обахаэса. Ну, а потом заломит, ясное дело... И никуда не денешься, дашь как миленький. Договорились по-хорошему - он тебе бесхозик подберет поближе к твоей могилке...

Воробей посмотрел на часы и положил кисть в ведро:

- Потом докрасим, первый час, хоронить пора.

- Леш, а что с покойником потом делается, в земле?

- Как чего? Лежит себе, следующего ждет.

- А что с ним происходит, с покойником? С телом?

- По-разному: от тела зависит и от земли. Суглинок если, так быстро его лучит; земля воду держит, как все равно в кастрюле. Если песок - еще полежит. Потом лопается. Брюхо лопнет - он течь начинает. Несколько лет текет. Быстро сохнет. В землю превращается. Одна кость остается. Лет за восемь целиком сделается. Все чисто. В землю ушел...

- А зачем тогда пятнадцать лет ждать?

- На всякий случай, мало ли что... Бывает. Вода почвенная стоит - так он парится, а в землю не идет. Не видел? Увидишь. На той неделе перезахоронка будет. Баба мужика в Киев перевозит. Не обделаешься со страху-то?

- Не знаю...

- Перезахоронка, считай, самая муть. Вонь забирается, хоть мылом нос полощи, не отобьешь. И стоит, падла, до пяти ден... Раз положили - и пусть бы лежал себе, чего его ворошить? При царе-то точняк руки бы поотрывали за такие штучки. Гниет себе человек тихо-благородно... В рай едет или еще куда. Так ведь нет, неймется: выковыривают! Другое дело, когда в него по медицинскому или судебному надо посмотреть...

Слышь, Михаил! Я тебе свой бесхоз не показывал? Покажу. Когда в больнице был, Петрович мне у заборчика отвел местечко... по закону, в трест ездил специально договариваться. Разрешили. А когда я вышел - смеется: вот, Воробей, твой бесхоз, не толкни по дурости, бездомным будешь.

Ты, Миш, тоже запомни: ложить меня только туда. А чего смотришь? Дырка-то у меня все ж без кости, и гной не перестает... Смех-то смехом.

На центральной аллее показалась знакомая фигура. Воробей прищурился:

-- Кутя, что ль? Ку-уть!

Кутя молча побрел на зов.

- Куда пилишь, могильщик хренов? - добродушно спросил Воробей. - Ты когда портки заменишь?

- Домой пойду, - невпопад ответил Кутя.

- Громче говори.

- Домой пойду! - крикнул Кутя. - Петрович отчислил. За прогулы.

- Куда домой?!.. Где он?! - заорал Воробей.

Петрович сидел в кабинете.

- Ты что, шакал, над дедом мудруешь? - прохрипел Воробей. - Ему до пенсии полгода, он сам отвалит!.. Неймется! Руки чешутся?.. Могу почесать!..

Петрович побледнел: в конторе никого, а Воробей неполноценный. Отоварит, потом поди разбирайся.

Воробья трясло.

- Не обижай деда, Петрович...

-- Воду пей! - завизжал заведующий, подталкивая к нему графин.

Bоробей послушно припал к графину.

-- Не обижай...

- Защитничек... - Петрович встал из-за стола. - Много вас... Что ты здесь разорался?.. Прибежал-прилетел!.. Все вы за чужой счет добренькие. А сам, если что?.. Знаю я вас!..

- Спасибо, Петрович, - пробормотал Воробей. - Ему полгода, он сам отвалит...

- Пошел вон. Иди работай, - буркнул Петрович.

- Вы чего наглеете? Полчаса гроб стынет. Оборзели вконец! - Молчок понес на них правильно.

Раскрытый гроб, окруженный немногочисленными родственниками, забыто прижался к массивной чужой ограде. .Появление Воробья с Мишкой разбудило притерпевшихся к своему горю родных: кто-то всхлипнул, потом громче...

- Попрощались? - спросил Молчок у пожилой толстой женщины с заплаканным лицом, по-хозяйски стоящей в изголовье. - Крышку давай! - скомандовал он Мишке.

- Цветы из гроба уберите, покрывалом прикройте.

Молчок с Мишкой накрыли гроб крышкой, состыковали края. Молчок вынул из-за голенища сапога молоток с укороченной для удобства рукояткой и тут-тук-тук - гвозди изо рта - забил.

- Сейчас мы подымем, а вы тележку из-под гроба на себя примете, руководил Молчок. - Заходи, Воробей. Мишка, веди его.

"Веди", - значит, бери Воробья, обхватившего тяжелое изголовье гроба, за бока и, пятясь сам, направляй его - тоже идущего задом - между мешающими оградами, по неровной почве, чтоб, не дай Бог, не оступился. Ничем больше помочь нельзя: слишком узка дорога.

Так, не торопясь, - быстрят только кошки да блошки - дошли до свежевыработанной кучи, поставили гроб на осевший под тяжестью рыхлый холм; веревки Молчок заранее разложил поперек могилы.

- С ломом давай, - буркнул Воробей, - неудобно.

- Давай. Ложи.

Мишка положил лом поперек могилы - подергал: не телепается ли. Молчок с Воробьем на веревках, зажатых в кулаках без намотки (упаси Бог наматывать: полетишь за гробом вдогонку), установили гроб на лом. Потоптались, побили сапогами землю для крепости.

Молчок натянул веревки.

- Ну, готов?

Воробью и слух ни к чему, по натягу команды ловил. Натянул свои концы гроб тяжело завис над могилой. Мишка вытянул лом.

- С Богом! - негромко скомандовал Молчок и, вытравливая веревку, стал заводить гроб.

Воробей травил чуть медленнее: гроб быстро и без зацепки лег на дно, ногами уйдя в подбой.

Молчок приподнял свой конец уже лежащего на дне гроба - ноги, - чтоб Воробей смог вытянуть веревку из-под изголовья. Затем быстро выбрал свою.

- По горстке земли киньте... Монеты медные, если есть.

Родственники заплакали и, оскальзываясь, потянулись к могиле, завозились в карманах, подыскивая мелочь.

Воробей закурил. Мишка через локоть сматывал веревки в скрутку.

- Не мелко, сынок? - спросила старуха.

- Как положено, мамаша, по норме.

- Ну-ну, хорошо, милый, закапывайте.

Закапывать - своя наука. Первое: нельзя, чтоб штык на штык шел, - руку секануть можно. Да и ноги товарища в земле не заметишь - в кость засадишь. Второе: все в свое место кидают. Один подбой швыром заваливает, другой - как веслом на плоскодонке - греб под себя делает, третий - свою землю с чужих холмов и с дорожки к могиле скучивает.

- Живые цветы давайте. Корзины давайте... Венки потом. Тюльпаны сюда давайте! - Молчок взял тугой букет гладиолусов, положил на землю и, прижав сапогом, отхватил концы сантиметров на двадцать, чуть не до цветов.