Сергей Каледин - Смиренное кладбище

- Вскопал я...

- Пойдем выйдем, - Петрович вылез из-за стола. Они отошли от конторы. Леша, слушай... Слышишь?

- Ну?

- Такое дело: забудь, что бесхоз копал. Понял? Нормальная родственная могила, понял?

- Кому говоришь, Петрович! - Воробей скривился.

- Ладно. С этим все. - Петрович достал иностранную пачку. - Закуришь?

- Давай... Черные?.. Это какие ж такие, не наши?..

- Американские, попробуй...

- Они без этой, без дури? Сам знаешь, мне теперь анашу ни-ни.

- Да нормальные они, кури. Когда тебе?

- К трем.

- Ну, ни пуха. Чего мог, сделал, "бригадир Воробьев", - Петрович улыбнулся. - Главное, молчи побольше - глухой, и весь разговор. Валька, смотри, чтоб не напилась.

- Да она не придет... - Воробей потупил глаза. - Я ей утром бубен выписал. Трояк на похмелку клянчила. - Воробей усмехнулся и посмотрел на Петровича, как тот отреагирует.

Но Петрович уже глядел в сторону и нетерпеливо крутил на пальце ключи с брелоком в виде голой бабы.

- Ну, тогда будь здоров, Воробей, ни пуха!

- К черту! - Воробей повернулся.

-- Погоди! Чуть не забыл, за работу... - Петрович сунул деньги Воробью в карман.

Лешка заметил: зеленая.

- Не много? - он с удивлением посмотрел на заведующего.

- В самый раз. Ну, дуй, - Петрович махнул Воробью рукой и засеменил в контору.

"За яму полcта!.. Залетит Петрович, точняк залетит. Жалко. А что б я без него тогда!.. Сдох бы!"

...Тогда, полгода назад, в октябре, с забинтованной головой, полуглухой, накачанный вместо крови холостой жижей, со справкой инвалида второй группы без права работы, предупрежденный о лежачем режиме, в сандалетах и грязном пиджаке Воробей сидел в кабинете Петровича.

- Ну, чего, Леш? Я тебя бригадиром провел задним числом...

- Громче говори, - буркнул Воробей.

- Пенсия, говорю, больше будет! - крикнул заведующий.

- Ты мне, Петрович, мозги не пыли. Я работать буду. Если возьмешь. Возьмешь - не забуду. Воробей трепаться не любит. А?

Петрович встал из-за стола, прошелся по кабинету. Заметил заляпанные грязные сандалеты на зябко поджатых ногах. Достал со шкафа рефлектор и, поставив его у ног Воробья, включил.

- Ага, - сказал Воробей.

- Денег-то нет? - спросил заведующий.

- Да Валька все... - Воробей щелкнул себя по горлу. - Пока в больнице лежал.

- Ладно. Котел топить будешь, а то вон холод уже, там поглядим. Про инвалидность - никому. Справку спрячь. Понял? И оденься хоть как... Смотри, синий весь.

-- Да, в больнице крови пожалели, думали аут.

Воробей входил в должность. Да и то сказать - входил... Он и прошлые зимы котлом заведовал, без приказа. Как холода начинались в конце октября, перебирался из сарая в котельную. Ни Петрович, ни до него заведующие - никто с котлом забот не знал. Обо всем хлопотал Воробей. У звонаря дяди Лени - он же и завхоз церковный, - брал в складе уголь, набивал угольный ящик доверху, нарезал поленницу на хоздворе из спиленных по просьбе клиентов деревьев и всю зиму безукоризненно командовал котлом. Пьяный ли, похмельный - в семь утра заводил тяжелую, с матом, хрипом, возню в трафаретной - запаливал котел.

Контора - Петрович, смотритель Раечка - приходила к положенным девяти в благостную теплынь.

Несколько раз Воробья не было - контора чуть не вымерзала. Котел никому не давался: все делали вроде по-воробьевски, а он - вдруг - гас ни с того ни с сего. Выгребай из него всю вонь и - по новой заводи. "У Воробья секрет есть". Уголь Воробью давали в церкви безропотно. И деньги взаймы - когда ни приди - староста Марья Ивановна, тяжелая хваткая старуха, а нет ее заместительница Анна Никитична, худенькая, в черном. После больницы Никитична сто дала, "до лета". Давать-то давали, но, ясное дело, не за здорово живешь...

Хоронили когда-то давно батюшку отца Василия. Душевный был старик. Чуть не до самой смерти, уже за восемьдесят, службы служил и отпевать ходил на самые дальние участки, не ленился. Да и так просто нравился всем: и как здоровается, шляпы чуть касаясь, и как с попами подчиненными говорит ласково, не то что нынешний отец Петр - этот гавкает на своих, как пес цепной. Еще вот тоже: со старьем - нищими на паперти - всегда здоровался. И голубей кормил каждое утро возле церкви. Стоит, бывало, посреди голубей крошки им накидывает, а они чуть не под рясу к нему заходят.

Так вот, помер он. Воробей сам назвался копать. Могилу отвели за церковью почти вплотную, как положено по сану. А там земля - сплошняком камни, кирпичи, железки, со старых времен от стройки еще осталось. Марья Ивановна подходила, видела, как Воробей, мокрый, как крыса, в хламе этом уродовался: ни ломом толком не возьмешь, ни лопатой. И костей было - чуть не на полметра; сколько тут их, попов, похоронено. Воробей, как дьявол какой, по пояс в бульонках стоял: и наверх не вытащишь - у церкви народу прорва, и в яме не развернешься. Так и корячился до темноты, а начал рано.

- Земля тяжелая, Лешенька? - тяжело наклонялась над запаренным Воробьем Марья Ивановна.

- Пустое, Марья Ивановна, для батюшки конфетку сделаем.

И действительно сделал. Два метра глубиной, ровненькая, дно еловыми ветками выложил. Не могилка - загляденье.

...Воробей подошел к церкви, погулял вокруг - тянул свободное время. Все ж к прокурору зовут, не в кино. Поднялся на паперть. Нищие разом заныли, запричитали, но, разглядев местного, смолкли. Воробей снял шляпу и толкнул тяжелую дверь.

В прохладном полумраке церкви у левого Никольского алтаря стояло четыре гроба на специальных для того скамейках. Возле гробов, по-домашнему, спокойно, хлопотали родственники: прихорашивали, поправляли покойниц. Все четверо были старушки.

Иногда здесь и крестили, если не было гробов, а если были, то крестили в крестильной. Там же Батя полгода назад крестил и Витьку, сына Воробья. Крестным был Кутя, а крестной матерью Валькина подруга с Лобни Ирка.

Воробей подошел к стойке, за которой Марья Ивановна оформляла усопших. Тяжелый шаг Воробья оторвал Марью Ивановну от дел:

- У вас отпевание?

- Это я, Марья Ивановна, Лешка Воробей...

- Лешенька, а я тебя и не узнала. Ты что, выходной сегодня? Наряженный...

- Да нет, - Воробей замялся, - к следователю мне скоро... В прокуратуру. Шел вот - зашел...

- Чего ж ты опять натворил? Господи! - она искренне всплеснула руками.

- Да за старое, еще до больницы, когда пил... Адвокат сказал, простят, не посадят. А там кто его знает... Значит вот, на всякий случай... до свидания. Батя-то где?

- Батюшка? Обедает. Посмотри в крестильной. Ну, дай Бог тебе, Лешенька. - Она мелко перекрестила его.

- К чер... - Воробей подавился. - Спасибо, Марья Ивановна.

Воробей дошел до главного алтаря, поздоровался с Анатолием Николаевичем, горбатым стареньким монахом, прохромавшим через церковь насквозь.

Обычно попы обедали в церковной сторожке. Там была и плита, и холодильник, все чин чинарем. Но сейчас сторожку ремонтировали - и попам тайком накрывали в крестильной, хотя и не положено по религии...