Сергей Каледин - Смиренное кладбище

Он стоял у троллейбусной остановки, упершись головой в стеклянную панель. Ждал, когда отпустит. Подошел троллейбус. Пустой. Воробей плюхнулся на свободное место. Так и ехал - голова на спинке переднего сиденья. На конечной Воробей почувствовал себя уже вполне. Ладно, главное - не посадят!.. Домой вот неохота... Утром Вальке нос разбил. Чудной у него все-таки характер, бестолковый: трояк просила на опохмелку, не дал, да еще бубен вписал, а потом сам Ирке сказал - у них ночевала, - где самогон спрятан, чтоб налила ей чуток... Да... Может, к Мишке поехать?.. Говорил, стережет сегодня свой музей. Переулок еще смешной. Вшивый Вражек?.. Сивый Вражек?..

Переулок оказался рядом с метро. Сивцев Вражек. И музей рядом. Здание, правда, не Бог весть. Воробей представлял себe музей - вроде дворца. Как Музей Красной Армии. А этот - невидный, двухэтажный...

Чугунные воротца были раскрыты. Воробей вошел во двор и, в нерешительности потоптавшись у двери, нажал кнопку.

- Здорово, могильщик хренов! - гаркнул он при виде Мишкиного изумления. - Дай, думаю, сурприз устрою.

- Ну как?

- Обещались не посадить. А там кто знает...

Он вошел в вестибюль и оробел: наборный паркет, картины... Больше всего Воробья поразил рояль. Роялей живых он не видел, только у Петровича пианино.

- Работает? - он кивнул на рояль. Подошел, осторожно ступая по паркету, поднял крышку, потрогал клавиши... Над роялем висела панорама старого города.

- Это чего?

-- Москва, не узнаешь?

Воробей прищурился.

- Очки, зараза, надо... А-а... точно! Москва-река! А Лианозово где?

- Какое еще Лианозово! Это же двести лет назад.

- Точно! - кивнул Воробей. - Кольцевой-то еще нe было... А там что? он кивнул на опечатанную дверь.

- Экспозиция, - ответил Мишка.

- Чего?

- Комнаты его!

- Кого?

-- Как кого, Герцена.

Воробей с уважением посмотрел на дверь, подергал за бронзовую ручку:

-- А ключа нету? Взглянуть бы...

Мишка полез в стол за ключом.

- Слышь, Миш, он сам-то нерусский, фамилие чудное?

- Русский. Там какая-то история вышла с родителями, я подробности забыл, - сказал Мишка, открывая дверь.

- Да какого ж ты!.. - возмутился Воробей. - Стережешь, а кого стережешь - без понятия!

Особо Воробья ничего не заинтересовало, только вот канапе и гусиные перья. На канапе он попытался примастыриться, но потом сообразил, что не для лежки оно - для красоты, а может, на него ноги клали.

- Квартира хорошая, - сказал он, пройдя по всем комнатам. - Своей семьей жили? И дети с ним?

- Наверное, - неопределенно пожал плечами Мишка.

- А где им еще?

- А я думаю - поодаль где. С нянькой. Здесь-то всю мебель попортят.

Воробей встал и еще раз прошелся по вестибюлю, рассматривая картины на стенах. Особенно долго - похороны Герцена во Франции. Ночью. С факелами.

- Слышь, - обернулся он к Мишке. - Вот эту - с захоронением - сразу рисовали или после по памяти?

- Ночью красок не видно. А потом, они же двигаются, не позируют специально.

- Если уж такой знаменитый, могли бы чуток и постоять. Пока он их намечет для затравки... Карандашиком. Сел к столу, притянул к себе книгу отзывов.

- Слышь, Миш, нам тоже такую надо у себя. Выражаем благодарность научному сотруднику кладбища Воробьеву Алексею Сергеевичу за добросовестное захоронение нашей... тещи, а?

Мишка заржал, Воробей тоже было намерился похохотать, но вовремя вспомнил, что нельзя из-за головы. Он встал, взял портфель:

- Двигать надо, Валька небось уж бесится.

4

Воробей стряхнул с табуретки мусор, вытер ладони о робу и присел к столу. Взял высохший трафарет. Очиненным черенком кисточки разбил на три полосы: для фамилии - пошире, для имя-отчества - ниже, поуже, а внизу - для когда родился, умер.

Фамилия попалась как специально: Жмур, Михаил Терентьевич. Воробей хмыкнул. На кладбище чего-чего, а этого добра - посмеяться - хватает: Пильдон, Улезло, Молокосус, Бабах...

Воробей клюнул кисточкой в баночку с краской, выжал лишнее о горлышко банки, оправил волоски.

Писать начап, как всегда, с середины - для симметрии: "ЖМ" в одну сторону, "УР" - в другую. "ЖМУР" хорошо лег на сухой, теплый от котла трафарет. Буквы получились широкие, разлапистые. Короткая фамилия всегда лучше: не жмешься, что писать нeкуда, - хоть на другую сторону залезай. Один раз так и сделал: на обороте дописывал - не рассчитал, а переделывать настроения не было. Тетка-заказчица все удивлялась: понятно ли будет. Будет, еще как будет - и всучил ей хитрый трафарет. Обычно трафаретов на складe не было, а в бюро за ними машину гонять - целая история. Обходились.

Собирали старые трафареты из мусора, на худой конец с бесхозов дергали. Бесфамильные от дождя, снега и времени. Сваливали их за котлом - пусть сохнут. Ребята с часовни заносили, подберут где - и занесут. Знали, что дефицит.

Высохшие трафареты Воробей с Мишкой жирно красили тусклой серебрянкой и снова клали сушить - теперь уже на котел. Через день-два трафарет шел в работу.

Положено: захоронили - и трафаретник готовый в холмик: фамилия, имя, отчество, года, чтоб не путались родственники без привычки и не прихорашивали чужую могилу, - и такое бывало. А плата за него, за трафарет, в оплату могильную входит. Там все учтено. Да толку-то, что учтено. Отродясь никто не писал их загодя. На других кладбищах - открытых, серьезных писали, а здесь нет. Загодя писать - на окладе сидеть будешь, на пиво не заработаешь, не то что...

Хитрили: вылавливали возвращавшихся после захоронения заплаканных родственников и безразлично напоминали про трафарет... Родственники покорно плелись в трафаретную.

Один из них - Воробей или Мишка - показывал на другого: "Вот, с художником говорите". Художник нехотя - "уж так и быть" - соглашался сделать к завтрему. "Что ж вовремя не заказали, сейчас даже и не знаю, смогу ли: работы много".

Благодарили по-разному: от полтинника до червонца. Однажды золотозубая, в каракуле, ассирийка дала Мишке четвертак: "Выпей, парень... Помяни... Какой айсор был!.." Воробей, восемь лет лопативший могилы, глазам не поверил.

Этой зимой он попытался усовершенствовать систему: вылавливать клиентов у кладбищенских ворот или у церкви до захоронения. Задумать-то задумал, да против кладбищенских правил, что и дало вскорости себя знать. Часовня скопом приперлась в трафаретную выяснять отношения; Выяснили по-хорошему: до захоронения - атас, сначала мы клиентов трясем, потом вы трафареты ловите. И чтоб в последний раз. Ребята обижаются. Ссориться нам, Воробей, с тобой ни к чему. И своему... студенту скажи, чтоб больше не лез...

Воробей окрысился, но больше для вида - бесстрашие заявить. А какое там, к матери, бесстрашие, когда над правым ухом впадина кожная, без кости, в два пальца... И слуха нет. Подойди сзади и пальчиком щелкни... Спереди, правда, не стоит...