Джон Айдинау - БОББИ ФИШЕР ИДЕТ НА ВОЙНУ

Фишер и Спасский сошлись за доской ещё раз во время шахматной олимпиады на Кубе в ноябре 1966 года. Тогда произошёл инцидент почти на дипломатическом уровне, когда советская сторона отказалась поставить время проведения матча в зависимость от распорядка религиозной жизни Фишера. В конечном итоге матч СССР — США перенесли, и сотни зрителей наблюдали за тем, как Фишер и Спасский добавили в свою копилку ещё одну ничью. На тот момент они сыграли друг с другом четыре раза: Спасский дважды победил, две партии кончились вничью. Во время олимпиады Кастро и Фишер дружески общались между собой, словно трений между ними никогда не было.

Межзональный турнир 1967 года проводился в отеле «Сус-Палас». То, что произошло тогда, до сих пор вызывает споры. Фишер был фаворитом, и организаторы сделали всё, чтобы обстановка отвечала его требованиям, включая дополнительные лампы за столом и составление расписания туров таким образом, чтобы и Фишер, и Решевский были свободны от игры в течение суток с начала вечера пятницы и во время религиозных праздников. Тем не менее турнир потонул в конфликтах. Фишер оказался чрезвычайно чувствителен к шуму и суете, потребовав однажды, чтобы из зала удалили фотографов. Хотя Бобби шел в лидерах, в середине соревнования он, обиженный тем, что ему не дают дополнительный выходной день, внезапно покинул турнир и уехал в город Тунис.

Назавтра Фишер получил ноль за неявку на партию с советским гроссмейстером Айваром Гипслисом. Секретарь американского посольства отправилась на встречу с ним вместе с президентом Тунисской шахматной федерации, прося Фишера вернуться... В следующем туре он должен был играть со своим старым противником Сэмюэлем Решевским. Решевский смотрел, как на часах Фишера медленно заканчивается время, убеждённый в том, что получит очко без игры, однако за пять минут до истечения контрольного срока Фишер все-таки появился в зале и с невероятной скоростью начал делать очень точные ходы!Психологически сломленный Решевский не был в состоянии играть и быстро капитулировал, несмотря на громадное преимущество во времени. Возмущённый американский ветеран ходил по другим участникам с петицией, протестующей против такого поведения Фишера.

Вслед за тем Фишер потребовал, чтобы ему дали сыграть пропущенную партию с Гипслисом. Судейская коллегия и организаторы обсуждали создавшуюся ситуацию, понимая, что если пойдут на уступки, другие участники сочтут это чрезмерным потаканием одному игроку. Возникнет недовольство. В конце концов, Фишеру было решено отказать, и он покинул турнир, на прощание порвав на клочки счета за «дополнительные услуги», выданные ему у стойки администратора.

На пике своей силы Фишер на целых два года исчез из шахматного мира. Казалось, что та партия с Гипслисом могла навсегда лишить его возможности завоевать чемпионский титул. После межзонального турнира в Сусе Фишер превратился в terrible шахмат, а его эксцентричные выходки привлекли всеобщее внимание к спокойной, благородной и глубокой королевской игре. Однако некоторые из пострадавших утверждали, что такое определение слишком мягкое и в Фишере было нечто дьявольское. Помимо этих выходок, не нужно забывать, что у него практически отсутствовало понимание окружающих, сколь бы верны они ему ни были, что он пробуждал в людях не только уважение, но и страх, и мог рисковать высочайшей целью ради того, чтобы всё вокруг отвечало его требованиям.

В основе — абсолютная боль.

Как-то раз журналист Би-би-си спросил Фишера, не беспокоит ли его, что он сосредоточил свою жизнь исключительно вокруг игры. Это действительно проблема, подтвердил Фишер, «поскольку, играя в шахматы, вы теряете контакт с реальностью — не ходите на работу, не общаетесь с людьми. Время от времени я подумываю оставить шахматы, но что ещё я умею делать?» Этот ответ демонстрирует большее понимание ситуации, чем обычно приписывается Фишеру.

Даже с точки зрения других шахматистов столь глубокое погружение Фишера в шахматы было необъяснимо. Гроссмейстер Юрий Авербах рассказывает о своей первой встрече с ним на межзональном турнире в Портороже в 1958 году. Новый американский чемпион пятнадцати лет от роду был одет в свитер и джинсы — элегантные костюмы были ещё впереди. «Несколько диковатый в общении, он без всякого интереса взирал на чудесную природу лазурного берега Адриатики, ни разу не побывал на пляже, ни разу не искупался в море». Возможно, мальчик из Бруклина чувствовал себя неуютно на роскошном югославском курорте, но та же картина наблюдалась и в 1971 году, когда Фишер, которому было уже двадцать восемь, готовился к матчу с Петросяном и остановился в первоклассном нью-йоркском отеле «Шератон». Управление отеля зарезервировало ему шикарные апартаменты, встретив как звезду. Однако прекрасный вид из окна отвлекал, и Фишер отверг предложение, поселившись в простой комнате в заднем крыле.

Известно, что у него были и другие интересы. Он любил слушать музыку (особенно «Temptations», «Four Tops», джаз и тяжёлый рок), читал комиксы, даже повзрослев («Тарзан» и «Супермен»), изредка смотрел кино (большой поклонник Джеймса Дина). Ему нравились космические корабли и автомобили. Он получал удовольствие от плавания и настольного тенниса. Как-то он сразился с весьма опытным теннисистом Марти «Иглой» Райзманом, который позже писал: «Фишер играл в настольный теннис также, как в шахматы: свирепо, яростно, отыскивая в противнике самое уязвимое место. Он был беспощадным, бессовестным, хладнокровным убийцей...».

Но все эти занятия были только временным отдыхом от его всепоглощающей страсти. Отсутствие у Фишера воспитания казалось поразительным. Если с ним заговаривали, он часто не утруждал себя даже повернуть в ответ голову. Бывший президент Шахматной федерации США Дон Шульц вспоминает, как однажды обедал с Фишером и другими игроками. Если разговор уходил от шахмат, «Фишер тут же склонялся над краем стола, обращаясь к своим карманным шахматам». Если же он не выказывал равнодушия к происходившему, то часто бывал подозрителен. Один журналист писал, что Фишер, наверное, даже старого друга приветствует так, словно тот явился с повесткой в суд.

Он славился своей бесчувственностью, проявляющейся в поведении на турнирах. Его опоздание могло нарушить душевное равновесие противника, как это случилось с Решевским в Сусе, но он никогда не извинялся. Единственным объектом, к которому Фишер испытывал влечение, были шахматы. «Он сопереживал позиции с такой силой, — пишет его биограф Фрэнк Брэйди, — что можно было почувствовать, как любой недочёт в игре, например отступившая пешка или неудачный ход конем, причиняет ему почти физическую и совершенно точно психическую боль. Если бы он мог, то превратился бы в пешку и сам бы прошёл до нужной клетки. В такие моменты Фишер становился самими шахматами».