Андрей Завадский - Утро псового лая

Я даю чрезвычайные полномочия главе ФСБ, все прочие структуры, в том числе и моя Служба безопасности, должны ему подчиняться. В случае необходимости задействуйте даже армейские части, вводите комендантский час, но найдите всех, кто устроил эту бойню. Арестовывайте каждого, кто имеет хоть малейшее отношение к чеченской мафии. Этого спрута пришла пора уничтожить, вырвать его кровавые щупальца. Ищите Хороева всюду, где только можно. На его руках и так довольно крови, и этого ублюдка нужно остановить. А когда найдете – забудьте о гуманности. Тот, кто решился сотворить такое, не может считаться человеком, и на него не должны распространяться наши законы.

Президент в упор уставился на Быкова, смутившегося под тяжелым, словно пронизывающим насквозь, взглядом Алексея:

– И учтите, Юрий Степанович, если в течение трех дней не будет результата, вам придется расстаться с вашей должностью и перспективой государственной службы вообще. Я хочу видеть убийц за решеткой к тому часу, когда предадут земле тех, чьи жизни они отняли, – решительно потребовал Швецов. – Жители столицы, должно быть, и так напуганы тем, что случилось, а потому все ваши действия должны быть ограничены по времени, иначе террористы все равно добьются своей цели, посеяв в стране ужас. Вы уже допустили ошибку, позволив наемникам беспрепятственно подготовиться к своей акции, едва не добившись цели. Вторая ошибка для вас станет последней. А сейчас, господа, прошу вас оставить меня. Доктор велел отдыхать, а наш разговор потребовал немало сил.

– Я все понял, господин президент, – Быков встал, поправляя накинутый на плечи белоснежный халат, и его примеру последовали остальные гости. – Я обещаю, что через три дня все, кто причастен к покушению, будут сидеть за решеткой, и Хороев окажется там одним из первых. Мы перероем всю Москву, всю Россию, если нужно, но найдем его.

– МВД окажет всю необходимую помощь, – добавил Фалев. – Мы предоставим своих людей, всю информацию, имеющуюся у нас по главарям чеченской мафии, задействуем сеть своих осведомителей. Виновные будут найдены очень скоро, заверяю вас, господин президент.

Когда троица силовиков покинула палату, и выходивший последним Крутин аккуратно прикрыл за собой дверь, Алексей устало закрыл глаза. Он чувствовал, что наркоз отходит, анестетики, которыми его щедро накачали врачи, прекращают свое действие, и тело охватывает пока еще слабая боль. Но боль не стоила того, чтобы обращать на нее внимание, тем более, Швецов знал, что такое боль, когда выбирался из горящего вертолета, сбитого точным попаданием "Стингера" под Мазари-Шарифом. Тогда он смог пройти несколько десятков километров по горам, уходя от душманов, и боль не стала для него помехой. Ее можно стерпеть, а можно просто приказать себе забыть о ней, если только воля достаточно крепка.

Иные мысли сейчас беспокоили президента, мысли тяжкие и горькие. Алексей вдруг осознал, что стал, сам того не желая, причиной гибели многих ни в чем не повинных людей, простых москвичей. И если профессионалы из его охраны в какой-то мере были готовы к тому, что придется умирать, спасая жизнь своему президенту, то те десятки прохожих, которых просто смела взрывная волна, ни о чем таком не думали. Они не давали присягу, не выполняли приказ, а лишь просто оказались там, где им не стоило быть, а их смерть наемники из далекой страны рассматривали лишь как дополнительный эффект от реализации своей задумки.

Алексей понимал, что по его воле гибли те же русские солдаты в Чечне, но солдаты хотя бы знали, что могут погибнуть, выполняя приказы. Они осознанно шли на риск, готовые принять смерть, но и сами способные убивать, защищая свои жизни.

Те же, кто погиб несколько часов назад, просто потому, что оказались слишком близко от главы государства, не могли постоять за себя, даже не предполагая, что им угрожает смертельная опасность. Решив задержаться на пару минут, чтобы полюбоваться на редкое зрелище, проезд президентского кортежа, они так и не вернулись в свои дома, оставив сиротами своих детей, вдовами и вдовцами своих супругов. И погибли они не на войне в далеком краю, а самом центре российской столицы, там, где, казалось, ничто не может угрожать их жизням. И за это Швецов чувствовал свою личную вину.

Президент не кривил душой, приказывая наказать тех, кто убил десятки жителей столицы, при этом, не думая о возмездии за то, что эти люди посмели угрожать лично ему. Алексей был готов к смерти давно, еще в Афганистане предпочитая сидеть за штурвалом заходящего на цель вертолета, хотя тогда он вполне мог бы спокойно пить чай на земле, в штабе, находясь под надежной охраной сотен солдат и по радио слушая доклады своих пилотов, идущих грудью на зенитные ракеты и пулеметы "духов" в горах. У него было тогда право выбора, и он воспользовался им по своему усмотрению, не раз заглядывая смерти в глаза, и нисколько не жалея об этом.

Всякий раз, возвращаясь из очередного вылета, Алексей точно знал, что очень скоро вновь сядет в тесную кабину своего Ми-24, чтобы снова очутиться в пучине боя, под шквальным огнем не знающего сомнений и не ведающего пощады врага. Так и сейчас, он не испытывал возмущения тем, что кто-то посмел покушаться на главу государства, тем более, враг был почти тот же самый, что азартно пускал "Стингеры" из горных ущелий двадцать лет назад.

Дверь вновь приоткрылась, без алейшего звука провернувшись в петлях, и на пороге палаты замерла невысокая женщина, в смятении уставившаяся на неподвижно лежавшего Алексея.

– Стойте, – медсестра попыталась удержать новую посетительницу за рукав. – Ну нельзя туда, доктор запретил!

– Оставьте нас, – прохрипел Алексей, у которого от волнения перехватило голос. – Пожалуйста, уйдите.

Девушка в белом халате открыв рот отступила назад, аккуратно прикрывая дверь, а гостья кинулась к постели, опустившись возле нее на колени и склонив голову на грудь Швецову.

– Боже мой, Алеша, – не сдерживаясь, она зарыдала, не в силах больше терпеть, выпуская наружу все напряжение последних часов. – Я думала, тебя убили! Я не знала, что и думать! Что случилось, как ты?

– Не надо, Юля, не надо, – уговаривал Алексей ту, которая вот уже тридцать лет была рядом с ним, заставив его забыть обо всех других женщинах, ту, которая стала частью его самого, как и он стал частью ее. – Все обошлось, я жив. Ничего страшного не случилось, не бойся за меня. Это только меры предосторожности, врачи перестраховываются. А так я почти в полном порядке. Скоро меня отсюда выпустят, через пару дней. Не плач, прошу.

Алексей успокаивающе шептал что-то, его рука нежно касалась шелка ее волос. А Юля все рыдала и рыдала, не в силах остановиться. Никто не знал, что пережила она за эти часы, показавшиеся женщины вечностью.