Андрей Завадский - Утро псового лая

Приходил в себя Митчелл медленно и мучительно. Жутко болела голова, грозя расколоться на части, в горле саднило, все тело болело, точно конгрессмена использовали вместо футбольного мяча, а сердце почему-то бешено колотилось о ребра, готовое вырваться из груди. Застонав, Эдвард открыл глаза и понял, что по-прежнему находится в салоне своего автомобиля, только кто-то заботливо уложил его вдоль обитого кожей сидения. За окном был виден лес, могучие сосны возвышались так близко, что из-за них не было видно неба.

С трудом сев, Митчелл понял, что его лимузин кто-то загнал в лес, оставив на проселочной дороге, со всех сторон стиснутой непролазными дебрями. Конгрессмен не мог понять, как он мог очутиться здесь, и с большим трудом вспомнил события, предшествовавшие тому моменту, когда он потерял сознание.

На переднем сидении пошевелился водитель, тоже явно пребывавший под действием какой-то химии или наркотиков. Он застонал и вновь затих, расслабив все мышцы. В таком состоянии он явно мог находиться еще долго, вероятно, над шофером потрудились более основательно, как решил конгрессмен.

Митчелл не сразу обратил внимание на конверт из плотной бумаги, который он все это время держал в руке. Конгрессмен открыл его и вытряхнул на сидение несколько моментальных фотоснимков, сделанных "Полароидом". Стоило только Митчеллу сосредоточить взгляд на одной из фотографий, в груди его похолодело, а в глазах вдруг потемнело.

Запечатленные неизвестным фотографом сцены показались бы слишком откровенными даже для "Плейбоя", и разве что самый грязный порножурнал рискнул бы напечатать эти снимки, чтобы потешить воображение законченных извращенцев. На фотографиях был изображен сам Митчелл, явно отлично проводивший время в обществе сразу трех девчушек, каждой из которых было, в лучшем случае, лет по двенадцать. Все четверо были, разумеется, обнажены, а чтобы ни у кого из возможных зрителей не возникло сомнения в происходящем, снимки были сделаны с близкого расстояния, так, чтобы было видно, как плоть входит в плоть.

Митчелл рассеянно перекладывал картонные квадратики, и руки его вдруг начали дрожать, как у древнего старика. На последнем снимке девочек сменил мальчик на вид лет десяти, стоявший в позе, вульгарно именуемой "раком". Разумеется, сзади к нему пристроился сам Митчелл, лицо которого было прекрасно различимо, благо в том месте, где конгрессмен предавался явно противозаконным утехам, с освещением проблем не было.

Телефонный звонок заставил конгрессмена вздрогнуть, словно рядом разовралась граната. Митчелл смог найти трубку радиотелефона только через минуту, вывернув все карманы.

– Конгрессмен Митчелл, – мужской голос, отлично слышимый, точно собеседник сидел сейчас в машине Эдварда, был не знаком конгрессмену. – Полагаю, вы видели фотографии, а если нет, то можете полюбоваться на них прямо сейчас. – Говоривший не проявлял эмоций, произнося слова ровно и спокойно, точно робот. – Как вы понимаете, негативов у нас нет, но есть видеозапись ваших развлечений со всеми подробностями. Не думаю, что вы посмеете усомниться в моих словах, видя перед собой такие доказательства. И полагаю, вы понимаете, чем вам грозит публикация таких снимков в любой газете.

– Кто вы, – конгрессмен говорил с трудом, голос его срывался на хрип. – Что вам нужно?

– Кто я, не имеет значения, – ответил незнакомец. – А нужно нам лишь ваше содействие в важном деле. С минуты на минуту вам позвонит Джонатан Хаскин, который еще раз повторит свое предложение, от коего вы отказались столь поспешно. Объясните коллеге, что вы поспешили с выводами, и сейчас готовы стать на его сторону. Этого будет довольно. Завтра в Конгрессе выступит президент, и вы должны будете одним из первых высказаться в поддержку его идеи, что бы президент ни предложил. Когда голосование завершится, и решение будет принято, мы пошлем вам по почте видеозапись, о которой я говорил, и больше никогда не напомним вам о том, что произошло сегодня. Мы не шантажисты, конгрессмен, просто порой приходится вести грязную игру из самых благих побуждений.

Незнакомец давно отключился, а Митчелл так и сидел, держа в ладони телефонную трубку. И очередной звонок оказался таким неожиданным, что конгрессмен, вздрогнув, выронил телефон, едва не разбив его.

– Эдвард, – это был Джонатан Хаскин. Техасский конгрессмен, судя по глоссу, пребывал в отлично расположении, был бодр и весел. – Прости, если отрываю тебя от важных дел, но я подумал, что ты, возможно, погорячился тогда, в "Реддингсе". Может быть, друг мой, ты изменишь решение, пока не поздно?

– Да, я поспешил с выводами, – спокойно, словно ничего не происходило, ответил Митчелл. Он понимал, что противиться той таинственной силе, которую в данный момент олицетворял этот ковбой Хаскин, было превыше его возможностей, по крайней мере, сейчас. – Я думаю, нам нужно выступить в защиту грузинского народа, и появление в этой стране нескольких тысяч американских солдат обеспечит мир и стабильность надолго. Полагаю, Джонатан, я сумею убедить в этом и некоторых наших коллег.

– Я рад, друг мой, что ты так считаешь, – радостно ответил Хаскин. – Ты не представляешь, какое благое дело делаешь, принимая такое решение. Клянусь, потомки тебя не забудут, а грузины при жизни поставят тебе памятник.

– Да, да, разумеется, – рассеянно ответил Митчелл. Перед глазами, будто наяву, стояли прокляты фотоснимки. – Конечно, это замечательно.

Конгрессмен не сомневался, что американские солдаты теперь уже непременно появятся в Грузии, но ему оставалось лишь гадать, кто и зачем затеял все это. Но кто бы это ни был, его способности не шли ни в какое сравнение даже с возможностями спецслужб, если и не по техническому уровню, то по цинизму и решительности точно. Эдвард отчетливо понимал – эти люди, подцепившие самого конгрессмена на такой крепкий крючок, не остановятся, и не ему, не в одиночку, пытаться что-то изменить.

Кому-то было жизненно необходимо нагнетать напряженность на Кавказе, и так никогда не отличавшемся спокойствием. И эта сила, вдвойне могущественная, ибо никто, кажется, даже не подозревал о ее существовании, похоже, умела добиваться своего. И при мысли о том, что он, Эдвард Митчелл, оказался лишь одной из пешек в руках этой силы, не считающейся ни с чем, конгрессмен почувствовал безотчетный ужас.

Санкт-Петербург, Россия – Вашингтон, США – Тикрит, Ирак

27 апреля

– Аккуратнее, – прораб, наблюдавший, как работяги в спецовках и ярко-оранжевых пластиковых касках, негромко матерясь и натужно покряхтывая, перегружают большой деревянный ящик из фургона длинномерного тягача на электрокар, давал отрывистые команды.