Адриан Д'Аже - Судный день

Сан-Педро, Гватемала

Последние лучи солнца ярко окрасили облака, которые, казалось, изливались из кратера Сан-Педро, самого маленького из трех вулканов, стражами возвышавшихся над озером Атитлан и разбросанными по его берегам деревушками. Лодочник причалил свой катер lancha к пристани в Сан-Педро, аккуратно коснувшись свай. Воды озера облизывали старые деревянные ступени пирса; старик безошибочным движением закрепил тросом корму своей лодки. Монсеньор Дженнингс протянул лодочнику деньги и взобрался на палубу — лодка опасно накренилась. Лодочник выровнял ее, взявшись руками за пристань, и сокрушенно покачал головой, когда Дженнингс потерял равновесие и свалился в воду.

— Imbecil! [98] Болван! (исп.) — раздраженно крикнул Дженнингс, подгребая к пирсу и карабкаясь на ступеньки.

Старый лодочник пожал плечами и поставил чемодан Дженнингса на пристань. Отточенным коротким рывком он отвязал трос от сваи и задним ходом отчалил.

— Adios, senor! [99] Прощайте, сеньор! (исп.) — Старый лодочник по-прежнему усмехался, уплывая в сумерки, спускавшиеся на гладкую поверхность озера.

— Tuc tuc, senor! Tuc tuc! [100] Тук-тук, сеньор! Тук-тук! (исп.)

— Aqui, senor, aqui! [101] Сюда, сеньор, сюда! (исп.)

Между двумя юными таксистами возникла ссора — каждому из них было лет по двенадцать. Один из них схитрил и завез свой трехколесный мотороллер «тук-тук» под оградительную веревку в конце пристани, получив таким образом преимущество перед вторым мальчишкой, который ждал в очереди. Дженнингс выбрал вариант, где нужно было меньше идти пешком, разозлив этим мальчика, который придерживался установленных правил.

— Que te jordan! Hijo de puta! Да пошел ты, сукин сын!

Водитель Дженнингса показал второму мальчишке неприличный жест рукой, завел мотор и направил свой шумный маленький трехколесный мотороллер по узкой дороге, ведущей к городской площади на вершине холма.

— A donde, senor? [102] Куда, сеньор? (исп.)

— La Iglesia, [103] Церковь (исп.) — ответил Дженнингс, показывая в направлении побеленной католической церкви, стоявшей на одном из склонов вулкана Сан-Педро.

Хотя с Дженнингса все еще капало, он сидел, вцепившись в хлипкую металлическую раму, поддерживавшую тент «тук-тука», и с интересом рассматривал юного таксиста. Оливковая кожа мальчика была безупречной, и Дженнингс принялся мысленно гладить подростка рукой по внутренней стороне бедра. Мальчишка искусно лавировал между туристами и местными жителями, шатавшимися по маленьким придорожным лавкам, в которых предлагалось все что угодно — от плетеных корзинок до мексиканских пирожков тако, от специй до гамбургеров. Местные деревенские женщины в элегантных одеждах corte грациозно шли по улицам, неся на голове — казалось, без всяких усилий — большие корзины с фруктами и хлебом.

— Como te llamas? [104] Как тебя зовут? (исп.)

— Me llamo Alonzo, [105] Меня зовут Алонсо (исп.) — ответил мальчик, лавируя на оживленной площади на вершине холма; наконец мотороллер, подъехав к дорожке, ведущей к церкви, остановился перед ней.

— Я здесь новый священник, Алонсо. Приходи повидать меня, — сказал Дженнингс, давая мальчику пятьдесят кетцалей. — Я сделаю так, что ты не пожалеешь об этом.

Дженнингс установил выдвижную ручку своего чемодана так, чтобы его было удобнее катить, и устремился по дорожке к ступенькам большого побеленного дома в колониальном стиле, возвышавшегося над всем Сан-Педро. Вымощенный булыжником двор охраняла каменная статуя святого Петра, а горы защищали от ветров церковные сады, где росли роскошные пальмы, великолепный оранжевый гибискус, белоснежные орхидеи-«монахини» и розовая герань «конфетти». Массивная дверь из кедра заскрипела на своих петлях.

Одинокая монахиня, стоявшая на коленях у передней скамьи, оглянулась на звук шагов Дженнингса, которые эхом отдавались под белым сводом, и снова вернулась к своей молитве. Дженнингс двинулся по центральному проходу церкви и остановился у скамьи, где стояла монахиня. Почувствовав его взгляд, сестра Хуанита Гонсалес открыла глаза и увидела рядом с собой тучного краснолицего мужчину в мокром костюме «сафари», который смотрел на нее сверху вниз.

— Чем я могу вам помочь, сеньор? — прошептала она.

— Монсеньор Дженнингс.

Сестра Гонсалес вскочила на ноги, громко ударившись коленом о массивную деревянную скамью.

— О, отец! Простите, но никто не сообщил нам о вашем приезде, — заикаясь, пролепетала монахиня. — Меня зовут сестра Гонсалес, — добавила она.

Красивая молодая монахиня была стройной и миниатюрной, капюшон монашеского облачения скрывал длинные черные волосы.

— Понятно, — раздраженно ответил Дженнингс. — Отведите меня на мою квартиру.

— Еще раз прошу прощения, отец, — сказала сестра Гонсалес, торопливо раздвигая ставни и распахивая окна маленького дома с одной спальней, предназначенного для священника, откуда открывался прекрасный вид на озеро. — Этот дом пустует со времен отца Эрнандеса, поэтому здесь все пропахло плесенью. Мы планировали провести тщательную весеннюю уборку здесь к вашему приезду.

— И этот дом все время пустовал?

— В приходе не было постоянного священника, после того как отошел от дел отец Эрнандес, хотя до этого он жил здесь много лет, прежде чем уехать… — Голос сестры Гонсалес умолк.

— А в чем была причина его отъезда? — наудачу попробовал прощупать почву Дженнингс.

Сестра Гонсалес потупила глаза в старый деревянный пол у себя под ногами.

— Я жду ответа!

— Никто этого точно не знает, отец. Ходят только слухи…

— Ну и?..

— Это слухи о его прошлом — поговаривают, что он мог быть фашистом. После того как здесь появились израильтяне, он уезжал в большой спешке, — смущенно добавила сестра Гонсалес.

— Вы знали, что сюда приехали израильтяне?

Сестра Гонсалес кивнула.

— Кто-то из Панаячела предупредил отца Эрнандеса, что за ним едут израильтяне, и он скрылся на грузовике, прежде чем они успели добраться сюда.

— На грузовике?

— Здесь есть объездная дорога, которая соединяется с шоссе на юге. Он взял с собой большой деревянный ящик…

— Что в нем было?

— Никто этого не знает, отец, но ящик был очень тяжелым. Его пришлось грузить автопогрузчиком.

Дженнингс крякнул.

— Вы обедали, святой отец? Сегодня вечером у нас черные бобы и тортилья. — Молодая монахиня с энтузиазмом улыбнулась.

— Я поем в городе. На этом пока все.

Дженнингс оглядывал свое новое жилище и злился на задание, которое он получил. «Сан-Педро находится очень далеко от развлечений европейских столиц и даже от развлечений Гватемалы», — с тоской подумал он, вспоминая свою прошлую ночь с Рейналдо. Возможно, кое-кто из водителей «тук-туков» мог бы стать перспективным вариантом. Он распаковал потертый чемодан и выложил вещи в дубовый гардероб в спальне, находившейся на втором этаже, куда нужно было подниматься по деревянной лестнице. Остальная часть квартиры состояла из расположенной внизу гостиной со старым диваном, сплетенным из ивовых прутьев столом и двумя такими же стульями. На кухне обнаружились небольшая плита, подсоединенная шлангом к газовому баллону, и старенький холодильник «Кельвинатор». Ванная комната была такой же примитивной. Ниша для душа, в которой не хватало нескольких кафельных плиток, была завешена желтой непромокаемой шторой. Он вернулся обратно в гостиную, не обращая внимания на потрясающий вид, открывавшийся на кофейные плантации, сбегавшие по склонам вулканов к берегу озера, где росли пуансеттии, банановые пальмы, мексиканская жимолость, колючая юкка и множество других экзотических растений и пальм. Дженнингс открыл дверь под лестницей и зажег свет. В кладовке было сыро и пыльно, он увидел только пару баллонов для подводного плавания и акваланг. Дженнингс поднял баллоны и нашел под ними старый дневник. «Похоже, израильтяне и в самом деле заставили фон Хайссена улепетывать отсюда в большой спешке», — подумал Дженнингс, поднимая дневник с бетонного пола.