Валентина Мальцева - КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 2

— Давайте я вам кое-что объясню, Валентина Васильевна. — Взгляд юного натуралиста в панаме был по- прежнему доброжелательным. Все равно, как если вас обкладывают девятиэтажным матом, но при этом совершенно не нервничают и даже улыбаются. Так сказать, нежно матерят. — Возможно, эти объяснения избавят меня от ваших дурацких реплик. Я — офицер ГРУ. Вам нужно расшифровывать эту аббревиатуру?

— Если можно, — кивнула я. — Любой шедевр лучше воспринимать в оригинале. Так, во всяком случае, меня учили в университете.

— Главное разведывательное управление Генерального штаба Советской Армии. Сокращенно — ГРУ, — не теряя самообладания, по слогам выговорил юннат. — Не путайте нашу организацию с КГБ, Валентина Васильевна. Это принципиально разные службы, хоть и служат интересам одного государства…

— Ну да, конечно, — в очередной раз кивнула я, пытаясь хоть как-то поддержать светскую беседу. — Все равно как абвер и гестапо…

— Не совсем так, — спокойно поправил мужчина в панаме, продолжая рассматривать меня в упор. — Все равно как абвер — военная разведка и б-е управление РСХА — разведка политическая. Первой, раз вы уже решили прибегнуть к подобным аналогиям, руководил адмирал Вильгельм Канарис, а второй — бригадный генерал Вальтер Шелленберг.

— И обе эти разведки, если я не ошибаюсь, сурово конкурировали друг с другом?

— Совершенно верно! Вы выразились очень точно — именно сурово.

— Если мне не изменяет память, Канариса повесили на рояльной струне за сотрудничество с англичанами? Такой странный немецкий патриот, снабжавший врага секретами своей службы… Или я что-то путаю?

— Не путаете. Просто не знаете, что Шелленберг делал примерно то же самое.

— А я не совсем понимаю, зачем вы мне это рассказываете?

— Чтобы до вас дошло, Валентина Васильевна: разница между военной разведкой и вашими начальниками из КГБ весьма принципиальная.

— Игорь Валерьевич, а вы не очень обидитесь, если я скажу, что мне абсолютно наплевать как на вашу службу, так и на моих, как вы изволили выразиться, начальников? Вы ненавистны мне абсолютно одинаково. Кроме того, мне нет никакого дела до ваших структурных и прочих различий. Но если уж на то дело пошло, неплохо было бы вам знать, уважаемый Игорь Валерьевич, что я тоже молчать не собираюсь и при случае расскажу руководителю КГБ, какими методами действует наша славная военная разведка…

— Вы все сказали? — на лице юнната застыло выражение брезгливого равнодушия.

— Пока все.

— Тогда позвольте мне закончить свою мысль. К сожалению, вы глупы, Валентина Васильевна. И как все глупые люди, совершенно не чувствуете опасность. Это не вина ваша, а беда. Мы — это Советская Армия. А в Советской Армии — совсем иные порядки, нежели на гражданке. У нас нет ни времени, ни опыта общения с гражданскими лицами — этим занимается КГБ. Да и политика интересует нас постольку поскольку. С другой стороны, армия — это государство в государстве. У нас свои законы, свои представления о долге перед Отечеством, свои трибуналы и свои меры наказания. Мы НЕПОДОТЧЕТНЫ, Валентина Васильевна. А это значит, что если сейчас я велю выкопать в этом милом саду небольшую яму, — юннат повел подбородком в сторону окна, — и дам команду закопать вас в ней живьем, меня даже не станут спрашивать об этом мимолетном инциденте. Максимальная неприятность, которая мне угрожает в таком варианте, — это выговор начальника административно-хозяйственной службы ГРУ за то, что дерн на вашей могиле уложен неровно, понимаете?!

Меня всю передернуло. Этот подонок в панаме или точно знал, что не так давно меня уже закапывали на довольно длительное время, или обладал интуицией профессионального садиста.

— Будем считать, что вы прекрасно подготовили меня к доверительной беседе, — тихо проговорила я. — С другой стороны, я как-то сразу стала лучше понимать принципиальное отличие военных шпионов от гражданских.

— В смысле?

— Те хоть альтернативу какую-то предлагают… Ну, там, продвижение по службе, заграничные командировки, то да се… А вы — только могилу в саду. Пообещали бы для разнообразия какую-нибудь райскую перспективу. Ну, там, десять лет отбывания трудовой повинности в стройбате.

— Мы не наказываем невинных, — холодно ответил этот кошмар в панамке. — И раскаявшихся тоже. Если вы будете откровенны с нами, вашей жизни ровным счетом ничего не угрожает.

— Вы забыли добавить: «Даю слово офицера!»

— Не советую вам острить на эту тему, — тихо предупредил юннат, после чего я вдруг как-то болезненно представила себе его лицо без очков и ужаснулась. — Все, что говорит на службе советский офицер, и является его словом. Вам понятно? Не слышу!

«Валентина, быстренько с пляжа! — отчетливо прозвучал в левом ухе жаркий шепот моей непотопляемой подруги. — У этого мудака проблемы с эрекцией, следовательно, повышенная психологическая возбудимость!»

— Понятно, — вздохнула я.

— Тогда рассказывайте!

И я рассказала. Это было совсем нетрудно, поскольку данный монолог я разучивала под руководством многоопытной Паулины и помнила текст намертво, как бессмертную для советских общеобразовательных школ тему сочинения «Катерина — луч света в темном царстве». Если бы только этот тихий садист в панаме и без сачка представлял себе, КТО писал за меня это сочинение, КТО подбирал для него афоризмы, метафоры и описания деталей, КТО ставил мне интонации, заминки и внутренние борения, он бы в ту же секунду приступил к пятидесятипроцентной реализации своей недавней угрозы. То есть закопал бы меня в землю по пояс, а оставшуюся половину подверг всем известным ему способам получения правдивой информации, которые наверняка сдал на «отлично» в своем учебном заведении. При этом я старалась даже не думать, что Игорь Валерьевич — вовсе не мудак, а опытный и умный садист, который знает обо мне куда больше, чем это могла вообразить себе даже всезнающая Паулина. И сейчас, выслушивая мои путевые наблюдения, наверняка прикидывает, насколько сильно будет отличаться второе чтение монолога под условным названием «Моя жизнь и страдания на гниющем с головы Западе», если каждые десять секунд прикладывать к моей ноге или к соску груди оголенный электрод…

Когда я завершила ритуал выворачивания наизнанку и умолкла, дабы хоть как-то восстановить основательно растраченный баланс жизненных сил, юннат в панаме не проявил ни малейшей реакции, а все так же задумчиво пялил на меня поверх круглых стекол очков зеленоватые глаза и ритмично, как отлаженный метроном, постукивал простым карандашом по столу. По мере того как эти невинные звуки трансформировались в буханье многотонных колоколов в моей голове, молчание становилось все более нетерпимым.