Алекс Тарн - Эль-Таалена

Мила прыснула.

«Ну и что же такого ты вычитал на моей карте?»

«Пожалуйста… — небрежно произнес Брандт. — Ты врешь мне с самого начала, бессовестно и по большому счету. Дорогая, ты фальсифировала буквально все, исключая, может быть, несколько оргазмов, но и в этом я, честно говоря, не уверен. Сначала я полагал, что тебя подослал Мойн, чтобы следить за мною, но после Гамбурга я понял, что ты врешь и ему. Особенно трогательным был спектакль на судне. Ты и впрямь считаешь меня неспособным отличить осину от березы?»

«А кто тебя знает, — смущенно сказала Мила. — Здоровый безмозглый самец с телячьими глазами… Многие не отличают.»

«Ты так активно поддерживала меня в этом моем якобы заблуждении, что мне было просто неприятно разочаровывать столь очаровательную леди, — продолжил Брандт. — Я решил играть в твою игру… тем более, что в определенном смысле успел к тебе привязаться.»

Мила молчала.

«Ты просто уводила меня от этого груза, как птицы уводят охотника от гнезда, так ведь? Только в моем случае приманкой были твои прелестные родинки на ягодицах. Как же! Здоровый безмозглый самец с телячьими глазами… надо просто хорошенько оттрахать его, а когда он размякнет, подсунуть нужную дезинформацию и закрыть дело. И все. Так?»

Мила молчала.

«Да что это со мною сегодня никто разговаривать не желает! — сокрушенно покачал головой Брандт. — Ладно еще этот чужой и неприятный Моше, так теперь еще моя же собственная нежная возлюбленная… Только, пожалуйста, не превращайся в когтистое волосатое чудовище, хорошо? Этого я просто не переживу. Преклонный возраст, сама понимаешь… Эй, Мила!.. Госпожа Павелич!»

«Я не Павелич, — тихо сказала девушка. — И не Мила. Зови меня Хефи. Я израильтянка.»

«Хефи? Пусть будет Хефи… — согласился Брандт. — А как же хорошая хорватская семья? Это для лорда Мойна?»

Девушка мрачно кивнула:

«Ага. Фамилия и впрямь знаменитая. Анте Павелич — слыхал про такого? Его еще называли „Поглавник“ Павелич, фюрер хорватских фашистов-усташей. Большой друг Гитлера и тогдашнего Папы Римского. В сороковые вырезал полмиллиона сербов. Сбежал, как и многие, в Аргентину, к Перону под теплое крыло, даже партию свою там возродил. По легенде я его родственница, идейная последовательница и прочая бла-бла-бла. В аккурат для твоего лорда Мойна — у него от такого досье только что слюнки не потекли…»

«Можно поверить, — усмехнулся Брандт. — Босс и в самом деле питает непонятную слабость к продолжателям дела своего тезки Адольфа.»

«Вот-вот. Но сербы — что, сербы для твоего босса ерунда. До сербов Мойну и дела-то особого нету, ни тогда, в сороковые, ни теперь, в девяностые… Ему, понимаешь, важно, что попутно с сербами усташи Павелича вырезали всех окрестных евреев, до которых только смогли дотянуться. Не так много — какие-то тридцать тысяч, но зато без газовых камер, ножичками да топориками, да еще и с особыми выкрутасами, так что даже привычных ко всему немецких эсэсовцев рвало. Ручная работа, она и ценится по-особому. В общем, большой сентимент у лорда Мойна к этой фамилии.»

Девушка замолчала, и какое-то время они сидели в тишине, нарушаемой лишь шумом автомобильного кондиционера да приглушенным бормотанием радио. Наконец Брандт решил, что пауза излишне затянулась.

«Так-так… — сказал он, деликатно подталкивая свою партнершу к продолжению рассказа. — И потому, учитывая настроения Мойна, Мосад подсаживает к нему в отдел…»

«Нет, — покачала головой Хефи. — Мосад здесь не при чем. Я работаю на безымянную неправительственную контору. А за Мойном действительно требуется глаз да глаз. Нюх у него, у гада, как у освенцимской овчарки. Как он про колья узнал — ума не приложу…»

«Ладно, — терпеливо сказал Брандт. — Но почему эти чертовы колья настолько важны, что твоя безымянная контора решила рискнуть тобою? Фамилия фамилией, но обеспечить такую легенду стоит немалых денег и уйму времени. И вот теперь, когда ты уже внутри, швырнуть все коту под хвост ради груды осиновых деревяшек? Как-то не вяжется.»

Хефи вздохнула.

«Я понимаю, тебе трудно поверить в эту чертовщину. Нормальная реакция нормального человека… Но Дэвид, ты ведь менее часа тому назад видел одного из этих уродов своими собственными глазами. Даже не только видел — дрался с ним. Ты вспомни — он ведь едва не убил тебя. И убил бы, если бы я не подоспела. Разве не так?»

«Так. Но при чем тут колья?»

«Экий ты все-таки тугодум! — всплеснула руками Хефи. — А я уж было начала верить в твой хваленый интеллект… Вампиры. Слышал когда-нибудь такое слово? Хотя бы в кино? Ну?»

Брандт рассмеялся.

«Вампиры? С Томом Крузом в главной роли? Послушай, Милоч… ээ-э-э… Хефи, ты и в самом деле…»

«Боже!.. — застонала Хефи. — Да ты же сам его видел, это чудовище… ты что, забыл? А кол осиновый помнишь? Который ты своею рукой в него вогнал? Или тоже забыл?»

«Да, но…»

«Что — „но“? Забудь про эти свои „но“, понял? Тут происходит война, Дэвид Брандт. И сейчас тебе придется определить, на чьей ты стороне — людей или вампиров. Со мной ты или со своим сушеным боссом Адольфом…»

«Погоди-погоди… — удивленно сказал Брандт. — Ты меня что — перевербовываешь, что ли?»

Хефи молчала.

«Знаешь, — продолжил Брандт, покраснев. — Это даже интересно. Меня еще никогда никто не пробовал перевербовывать. Ни у кого наглости не хватало. Не зря говорят, что израильтяне по этому делу чемпионы.»

«По перевербовке?»

«По наглости! — Брандт возмущенно фыркнул. — Если ты думаешь, что…»

Неожиданно он осекся и прибавил громкости бормочущему радио. Передавали последние известия, и из динамиков несся захлебывающийся подвывающий арабский голос. Брандт тут же узнал его. Там, в разгромленной гришиной бане, в трубке, принадлежащей убитому вампиру, этот голос звучал намного менее театрально, но тем не менее, нельзя было не узнать те же интонации, ту же неприятную манеру пришлепывать губами и слегка цыкать зубом…

Затем голос оборвался на полуслове, и солидный ивритский диктор произнес толстым расслабленным баритоном:

«Вы слушали фрагмент сегодняшней пресс-конференции Председателя Засера Мардафата. По сообщениям нашего коррес…»

Брандт механически протянул руку и выключил радио. Они молча сидели в мерно урчащей машине, одни, запрятанные от всего мира посреди этой непроницаемой апельсиновой рощи, невесть какими судьбами уцелевшей в асфальтовом муравейнике Гуш Дана. Девушка, сменив имя, отбросила и «милину» легкомысленную бесшабашность — фирменный знак прежней брандтовой партнерши. Она напряженно смотрела в сторону, ожидая брандтова решения. В уголках рта застыли незнакомые складки.

«Что ж… — сухо сказал Брандт, глядя прямо перед собой. — И чего же ты от меня хочешь? Простого молчания или какой-то другой помощи?»