Алекс Тарн - Эль-Таалена

«К вам посетители, раис, — доложил Махлюд и тряхнул щеками, подобно верному бульдожке. — Урино Гавнери с женой… и с подарочком…»

Последнее слово он произнес с игривым намеком, от которого сердце Мардафата сначала на секунду замерло, а потом принялось метаться, радостно и беспорядочно, как голодный вурдалак в детском саду. Заметив волнение босса, секретарь еще сильнее затряс щеками и в который раз пожалел об отсутствии хвоста или чего-нибудь другого, чем человек мог бы в полной мере выразить свою из ряда вон выходящую преданность исламской революции и ее вождям.

«Зови!» — хрипло выхаркнул Засер, справившись с непослушным дыханием. «Магнум» ходуном ходил в его трясущейся руке. Надо было бы засунуть оружие назад к кобуру, но шансов справиться с этим самостоятельно у Мардафата не было, а времени терять категорически не хотелось. Он облизнулся и часто-часто зашлепал толстыми фиолетовыми губами. Слюна пузырилась в углах председательского рта, как грязевая пена вокруг сероводородной лужи. Махлюд скрылся за дверью, предварительно поклонившись так низко, что щеки его подмели усыпанный битой штукатуркой пол.

Десять секунд ожидания показались Председателю вечностью. Наконец дверь упруго распахнулась, и благообразный седовласый вурдалак вступил в комнату, сопровождаемый морщинистой дамой в малиновом бархатном берете и пышной девицей в джинсах и футболке с надписью «Долой оккупацию!» Раздался стук. Это «Магнум» выпал из вконец ослабевшей мардафатовой руки и с грохотом обрушился на столешницу красного дерева. Вслед за ним изо рта Засера, на этот раз беззвучно, стекла туда же прозрачная ядовитая струйка и зашипела, разъедая лак. Мардафат с трудом приподнялся и героическим рывком выпростал из кресла свое бесформенное тело с тяжелым задом и многочисленными жировыми складками, свисающими с боков и со спины. Выйдя из-за стола, он двинулся навстречу посетителям. Выпученные, налитые черной кровью глаза Мардафата были прикованы к розовой девичьей шее, где пульсировала тоненькая синяя жилка, выдавая нешуточное волнение молодой активистки пацифистского движения. В течение всей своей сознательной жизни девушка мечтала об этой встрече. И вот мечта становилась явью. Неземная музыка — «Интернационал» в исполнении Джима Моррисона звучала в ее ушах. Глядя на Председателя, она видела, что и он волнуется и даже пританцовывает в такт воображаемой мелодии. На самом же деле все обстояло несколько проще: ноги у Засера дрожали, и оттого со стороны казалось, что он исполняет чечетку в честь дорогих гостей.

Не доходя нескольких шагов до Мардафата, седовласый остановился и отвесил низкий поклон.

«Дорогой Председатель, — начал он проникновенным тенорком. — В эти трудные дни мы…»

«Потом, потом… — остановил его Мардафат, продолжая продвигаться вперед. — Сначала поцелуемся…»

С этими словами он раскрыл объятия и, игнорируя протянутую руку Гавнери, а также выставленные для поцелуя губки старухи, протанцевал прямиком к девице. Бедняжка смутилась и покраснела. Это еще больше возбудило Мардафата. Он даже слегка застонал от предвкушения несказанного удовольствия и ощутил в моче-половой системе давно забытые импульсы, оправдывающие вторую часть ее названия.

«Иди ко мне, моя голубка,» — пропел Председатель. Девушка опустила коротко стриженную голову. Мардафат взял в обе руки ее потные ладошки и залюбовался. Активистка выдалась рослой и упитанной.

«Экая ты некошерная — кровь с молоком… литра четыре, не меньше, — подумал Засер. — Все мое… все сам выпью… ни с кем делиться не стану…»

Слюна ручьем текла по его небритому подбородку. Теперь, когда наслаждение было так близко, опытному сладострастнику хотелось максимально оттянуть волнующий миг удовлетворения.

«Ну что, — произнес он севшим от вожделения голосом, прислушиваясь к приятному шевелению изъеденного сифилисом стручка в форменных военных штанах. — Борешься за мир, девочка? До последней капли… гм… крови?»

На последнем слове Мардафат жирно причмокнул губами. Не в силах более контролировать себя от переизбытка чувств, Председатель расслабил мочевой пузырь, и комнату заполнил острый запах подворотни.

«Как он прекрасен, наш Засер! — прошептал Гавнери. — Взгляни, Рахель…»

«Да, да… — восторженно закивала старуха в берете. — Вот оно, величественное лицо палестинской революции! Жаль, что я не захватила фотоаппарат…»

Председатель хлюпнул носом, закатил глаза и, привстав на цыпочки, потянулся ртом к девичьей шее. Увы, активистка была выше него на целую голову, и поэтому Мардафат, как слепой кутенок, тыкался то в плечо, то в растянутое на упругой левой груди бунтарское слово «Долой», безнадежно далеко от заветной артерии.

«Эй, Анат! — сердито прикрикнул Гавнери. — Что ты стоишь, как столб? Наклонись, быстрее!»

Девушка вздрогнула. Она была в полном смятении. С одной стороны, она испытывала непреодолимое отвращение к этому мерзкому существу, стоявшему перед нею в луже мочи и тянущему к ее шее свою небритую, мокрую от соплей и слюней харю со слезящимися глазами навыкате, крючковатым клювом и толстыми фиолетовыми губами. С другой — перед нею все-таки был лучший друг израильских борцов за мир, Нобелевский лауреат и страдалец, вождь и учитель. Так ее учили с самого детства. Ей, одной из многих членов движения, была подарена невероятная честь предстать сегодня перед этим выдающимся человеком.

Она даже написала специальную приветственную речь, с которой планировала обратиться к Председателю… если, конечно, ей предоставят такую возможность. Она не спала всю ночь, бесконечно повторяя про себя взволнованные слова приветствия и сожалея, что нельзя поделиться этой великой радостью ни с кем, даже с родителями и младшей сестрой. Ведь глава движения Урино Гавнери специально предупредил ее, что дело необходимо сохранять в строжайшей тайне, дабы не пронюхали осадившие Председателя сионистские оккупанты. Он даже продиктовал ей адресованное родителям письмо, в котором она сообщала, что уезжает к повстанцам в Колумбию — сражаться с американскими глобалистами. Конечно, письмо было написано просто так, на всякий случай, для отвода глаз, и теперь лежало себе на тумбочке рядом с кроватью, в розовом конверте с красивым вензелем «Анат». Она заказала себе сотню таких конвертов пять лет тому назад, на бат-мицву, когда была еще совсем глупой девчонкой и интересовалась такими глупостями, как день рождения, беготня за парнями и розовые конверты с вензелями.

Зато теперь она уже большая, на нее можно рассчитывать, она активная и важная представительница движения за мир… а иначе разве заметил бы ее такой человек, как Урино Гавнери? И ведь не просто заметил, но еще и оказал столь великую честь. И вот она стоит перед самим Засером Мардафатом, вождем и лауреатом… и он хочет поцеловать ее, ее — простую киббуцную девчонку, а она еще имеет наглость сомневаться! Девушка задержала дыхание, чтобы не чувствовать исходящего от Председателя смрада, и наклонилась.