Анджей Пшипковский - Одержимые

— Интуиция. Интуиция влюбленной женщины. Ты его боишься, ибо знаешь, что он имеет над тобой власть и готов ею воспользоваться.

— Он нежный…

— А также жестокий, ведь ты сама рассказывала, как он тебя ударил.

— У него был повод. Ведь я попросила, чтобы в клубе узнали, кто он такой. Это была демонстрация недоверия.

— Ах так. Бил, потому что был повод. Разве повод был такой важный? Думаю, нам не стоит анализировать этот момент. И знаешь почему? Потому что ты его любишь и не допустишь никакой критики в его адрес. А мне пришлось бы ее высказать. Может быть, лучше сменим тему? Ты видела фильм «О»? Меня поразила эта картина. Я не думал…

— Не надо. И перестань ко мне относиться как к ненормальной. Я приехала, чтобы с тобой откровенно поговорить, ведь ты же мой друг. И ты знаешь, что у меня нет приятельниц. Еще совсем недавно у меня не было никого из близких, кроме отца, ну и тебя. Я действительно не могу понять, почему Рико стал проблемой для меня. Ведь все в полном порядке. Но вот, например, это покушение на него…

— Какое покушение?

— Ты не читал? Смотри… — Она положила перед ним миланскую газету.

Роберт прочитал заметку и задумался.

— Вместе с ним в твой дом пришли и заботы. Я ничего о нем не знаю, тут твой отец должен постараться собрать информацию. Покушение наводит на мысль, что этот господин кому-то мешает. Такой вывод может сделать каждый. Хотя… А вдруг здесь какая-нибудь ошибка? Впрочем, давай не будем говорить о твоих делах. Моника, прошу тебя, давай не будем говорить.

— Но я за этим к тебе приехала.

— Говорить о нем? Спасибо.

— Почему ты обиделся? Ведь я ни в чем не нарушила наш договор. Почему же ты так странно реагируешь?

— Странно? Скорее, нормально. Я ведь должен привыкнуть к абсолютно новой ситуации.

Моника чувствовала себя обманутой. До сих пор Роберт являлся для нее чем-то вроде незыблемой опоры. Он был готов прийти к ней на помощи в любой момент. Так было, так должно быть. И все же, все же он прав. Это она была повелительницей, а он — слугой. Это он гарантировал ей чувство спокойствия, а чем она была для него? Разве она заботилась о его самочувствии, хоть как-нибудь помогала ему в его трудовой жизни? Нет, в основе их договора, вероятно все же договора безнравственного, лежал эгоизм.

— Ты знаешь, я испытываю угрызения совести. — Она положила руку на его ладонь. — Не очень-то хорошо я поступила по отношению к тебе. Не думала, что когда-нибудь смогу влюбиться. Ну, что же, это случилось. Моя вина.

— Перестань, Моника. — Он улыбнулся. — Какая же тут вина, если ты влюбилась? Любая девушка…

— Любой парень… А ты?

— Что я… Ты же знаешь, какую задачу я себе поставил. После диплома будет время…

— Роберт, я не думаю, чтобы ты смог запланировать любовь. Этого невозможно предвидеть.

— Ты права. Этого предвидеть невозможно. — Он посмотрел на нее с грустью.

И тут Моника поняла, что отношение к ней Роберта было не просто дружеским. Ах, вот как. Жаль, что я причинила ему боль, но иного выхода нет. Отец, Роберт, Рико — трое мужчин в ее жизни. О том, первом, она уже забыла, не помнит даже его имени. Несколько лет назад он погиб в автомобильной катастрофе. Тогда была закрыта эта страница. Новая — открыта недавно на Сардинии. Хватит об этом. Нельзя мучить Роберта. Они не должны говорить о своих чувствах. Так о чем же? Об учебе, о жизни, о перспективах? Перейти к банальному разговору и расстаться так, словно они даже не друзья, а просто знакомые?

— Когда я ехала к тебе, еще в Чиассо узнала от таможенника, что на автостраде утром погиб какой-то издатель из Милана. Ему подложили бомбу. А бедняга не знал. Ты слышал что-нибудь об этом?

— Было сообщение по радио. Дело, похоже, серьезное, ибо это первый террористический акт на территории Швейцарии. Нужно купить какую-нибудь вечернюю газету, там, вероятно, будет больше подробностей о взрыве. Может, пойдем?

Через час Моника покинула Локарно и по уже очищенной автостраде без приключений вернулась домой. По пути она выслушала журналистские спекуляции о причинах утреннего покушения. Швейцарская полиция подбросила газетчикам информацию о том, что издатель много финансовых операций вел при посредничестве одного из швейцарских банков. Моника хорошо знала, что такие операции по итальянским законам считаются нелегальными, значит, эта информация была явно направлена в адрес итальянских властей. Только вечером она узнала подробности происшедшего. Отец, узнав о покушении на Рико, позвонил ему еще из Рима и пригласил к себе на вечер.

— Целый день потерял, — жаловался Рико. — Не мог отвязаться от журналистов. Господи, что я могу знать? Меня выводит из себя весь этот шум. Никому не нужный, да еще может повредить делам.

— Ну уж нет, — горячо возразил сенатор Пирелли. — Чем больше о ком-то разговоров, тем больше он знаменит и тем лучше идут его дела.

— Может быть, политические, но не торговые.

— Любые. Похоже, синьор Фабиани, вы еще слишком молоды как бизнесмен, чтобы иметь опыт в таких делах. А сейчас убедитесь.

— Возможно, — согласился Рико.

При виде входящей в гостиную Моники он встал и поклонился. Моника поцеловала его в щеку.

— Не видно, чтобы он слишком переживал из-за сегодняшнего покушения, правда, папа? А в чем же должен убедиться этот чудом спасшийся человек?

— Не думаю, чтобы это происшествие было подходящим предметом для шуток, Моника, — пожурил ее отец. — Ты и в самом деле не переживаешь за него?

— Наоборот, папа. Но я успела уже успокоиться. Странный день. На автостраде до Беллинзоны погиб человек. Неужели террористические акты должны стать у нас привычным явлением?

— Напрасно ты все сваливаешь в одну кучу. Произошел один из тех случаев, который называется местью преступной группировки.

— Значит, ты уже знаешь, что произошло! — воскликнула Моника. — Умираю от любопытства.

Сенатор посмотрел на Рико и сказал:

— Перед самым отъездом в римский аэропорт я получил копию полицейского рапорта по этому делу. Само собой разумеется, в нем были лишь первые данные, а вернее, информация, полученная еще до взрыва на шоссе. Так вот, синьор Фаготелли несомненно был связан с «Огненными бригадами». Он там являлся кем-то вроде кассира. Во время допроса один из арестованных по делу «семерки» сообщил, что он много раз получал у Фаготелли деньги на нужды организации. Фаготелли был человеком ловким. Он уничтожил все следы своего сотрудничества с террористами и отказался вернуть им оставшиеся деньги. С требованием выплатить всю сумму к нему явился агент полиции, выдававший себя за посланца главного штаба террористов. Вероятнее всего, установленное в кабинете издателя подслушивающее устройство «Огненных бригад» позволило им узнать, что Фаготелли разоблачен и может выдать. Поэтому он и погиб.