Мартин Смит - Парк Горького

— Так ведь зима уже почти кончилась.

— Вот именно… Так, значит, труп. А ведь я заявляла о краже коньков и на катке, и в милиции.

— Да, но четвертого февраля, а указали, что пропали они тридцать первого января.

— Так вы же следователь и должны знать, что о вещи вспоминаешь, только когда она тебе понадобится. Когда я их хватилась, то побежала на каток. Только поздно было.

— Но кто, по-вашему, мог их украсть? Вы кого-нибудь подозреваете?

— Я подозреваю… — Она сделала драматическую паузу. — Всех! Однако старшие следователи не занимаются кражами каких-то коньков. Что вам от меня надо?

— Девушку, на которой были ваши коньки, убили. И с ней еще двоих.

— Но я-то тут при чем? И кстати, я училась на юрфаке. Если вы пришли меня арестовывать, то где милиционер?

Аркадий даже изумился, что спускает этой нелепой девице ее благоглупости. С другой стороны, он понимал, каково приходится иногородней студентке, выброшенной из университета: потеряет работу, потеряет московскую прописку и езжай, голубушка, домой. А этой ведь — в самую Сибирь.

— Если арестовывать не будете, то уходите, а? Только на прощание дайте еще сигаретку.

Аркадий отправляется к Левину. Они обсуждают, для чего убийце понадобилось идти на дополнительный риск и стрелять в рот своим уже мертвым жертвам. По настоянию Аркадия Левин исследует под микроскопом крохотные обломки резцов, извлеченные изо рта Рыжего.

— Я отправил протокол к тебе в прокуратуру, — говорил Левин, колдуя над микроскопом. — Подушечки пальцев срезаны ножницами. Лицевые ткани срезались не скальпелем — на кости остались глубокие царапины. Скорее всего, ножом. Охотничьим, и очень остро заточенным… Ну-ка, погляди!

Мельчайшая пыль на предметном стеклышке выглядела россыпью костяных камней, между которыми валялись розовые палочки.

— А это что?

— Гуттаперча. Ею был запломбирован корневой канал.

Ни у нас, ни в Европе гуттаперчей не пломбируют. Только в Америке.

У себя в кабинете Аркадий отстукивал на машинке:

"…Исследование зубов трупа ПГ-2 показало, что верхний правый резец был запломбирован методом, принятым в США, но не применяемым ни нашими, ни европейскими стоматологами…"

Поставив подпись и дату, Аркадий отнес рапорт о кабинет Ямского. Прокурора там не оказалось, и, положив рапорт на стол, он с облегчением отправился к себе.

Когда после обеда пришел Паша, Аркадий листал какой-то журнал. Паша поставил магнитофон на стул, сам сел на соседний и объявил;

— А я дело то раскусил!

— Только дела больше никакого нет! — Аркадий рассказал ему о зубах.

— Американский шпион?

— Нам-то что, Пашенька? Уж теперь Приблуде не отвертеться.

— А наша работа псу под хвост? Эти мне из ГБ! Ждут, пока за них не сделаешь все!

— Какое же все? Даже личности убитых не установили.

— И платят им вдвое, — кипятился Паша. — И магазины у них свои, и стадионы. Вот скажите, чем они лучше меня? Почему я им не подошел? Ах, дедушка был князем! Будьте добры, предъявите родословную, чтоб пот и мозоли до десятого колена. Или владей десятком языков, не меньше!

— Ну, по части пота и мозолей тебе до Приблуды далековато, а что до языков, он, по-моему, одним обходится.

— Вот мне бы шанс, я бы и по-китайски, и по-французски, — захлебывался Паша.

— Так у тебя же немецкий!

— У всех немецкий. Нет, до чего типично! Ну прямо вся моя жизнь. Они теперь и этот зуб присвоят!

— Если начистоту, за эти два дня мы далеко не уехали… — Аркадий спохватился. — Да ладно! Что ты там раскусил? Выкладывай!

Паша только пожал плечами, но Аркадий понимал, что лучше средства успокоить его нет, и повторил свой вопрос.

— Я вот что подумал. — Паша сразу заговорил по-деловому. — Не мог же снег совсем приглушить выстрелы. Промучился я день с лоточницами и пошел потолковать с бабусей, которая крутит музыку для катка. Сидит она в такой клетушке у главного входа. Я ее спрашиваю: "Вы какие пластинки ставите?" А она говорит: "Для катка негромкие, лирические или там классику. Я ведь инвалид, в войну в артиллерии была, так шума с меня хватит". "А программа?" — говорю. "Программу — это ты, милок, на телевидении спрашивай. А у меня пластинки в стопке. Как все до конца проиграю, так, значит, и домой пора". И достает свои пластинки. А они у нее все пронумерованы. Я начинаю с конца. Стрельба-то наверняка уже перед закрытием была. Номер пятнадцатый — "Лебединое озеро". Беру четырнадцатый. И что бы вы думали? Чайковский. Увертюра "Тысяча восемьсот двенадцатый год"! Пушки гремят, колокола бухают. А-а, вот какая у тебя инвалидность, думаю. Заслонил рот пластинкой и спрашиваю: "А как у вас с громкостью?" Так она меня не услышала. Глухая старушка-то.

В выходной день Аркадий с Зоей едут на дачу к своим друзьям Мише и Наташе Микоянам. "Дворники на ветровом стекле сгребают крупные плотные хлопья снега — последние в сезоне". Миша — друг детства Аркадия. "Вместе вступили в комсомол, служили в армии, пошли на юрфак МГУ". Но Миша стал адвокатом. "Официально защитник получает не больше судьи — рублей 200 в месяц". Но на неофициальный приварок с клиентов Миша обзавелся дачей, "Жигулями", рубиновым перстнем и прочими благами.

Зоя согласилась поехать только в последнюю минуту, а на даче, когда все гости отправились на лыжную прогулку, осталась с Наташей, "которая все еще не оправилась после последнего аборта". В лесу Миша начинает учить Аркадия уму-разуму.

— Зоя все еще пилит тебя насчет партии? — спросил Миша.

— Я и так в партии. Могу партбилет предъявить.

— Ну-ну! Но что тебе стоило быть поактивней? Завел бы связи в райкоме. Не мудрено, что Зойка бесится. С твоей биографией тебе ведь следователем при ЦК быть. Ездил бы с ревизиями, стращал бы местных милицейских начальников.

— Что-то не очень тянет.

— А чего? Спецраспределитель. Поездки за границу. И дальше вверх пошел бы. Поговори-ка ты с Ямским. Он к тебе благоволит.

— Да ну?

— А помнишь дело Вискова? Даже в "Правде" писали, как Ямской на заседании Верховного суда доказал, что молодой рабочий Висков приговорен к пятнадцати годам необоснованно, что произошла судебная ошибка. А кто возобновил следствие? Не ты? Кто пригрозил Ямскому, что напишет в "Советскую юстицию"? Ямской видит, что тебя не перешибешь, меняет курс на сто восемьдесят градусов и становится героем дня. Он у тебя в долгу. И не исключено, что рад был бы полюбовно от тебя избавиться.

— С каких это пор ты так близко познакомился с Ямским? — поинтересовался Аркадий.

— Да так… Тут один клиент, сукин сын, я же его вытащил, накатал телегу, что переплатил мне лишнего. Ну да прокурор оказался на удивление понятливым. Мельком и тебя упомянули. Вот и все.

Впервые Аркадия шокировало корыстолюбие друга. Вернувшись на дачу, они не застают там Зои. Наташа объясняет, что она пошла к их новому соседу, Шмидту. Наташа, как женщина, на стороне Зои и объясняет Аркадию, что сам он Зою вовсе не любит, вовсе не заботится о ее счастье, не то что Шмидт. Аркадий отводит глаза и видит среди икон, которыми увешана стена, образ Богородицы, чье "византийское лицо и прямой взгляд" почему-то приводят ему на память Ирину Асанову.