Энди Оукс - Глаз дракона

Уже темнеет, когда «Мерседес» вонзается в святилище государственного пансиона «Дяоюйтай»… и теряется из виду. Темнеет, когда старший следователь едет по городу, раздробленному грубым неоновым светом.

Прямая, как стрела, дорога Фусин… ведёт к Сичананьцзе, Дунчананьцзе, Цзянгомэньвай. Из города, в город, из города. Пронизывает Пекин, связывает его воедино. Асфальт вонзается в живот извивающейся рыбы. Тянутся полосы движения, горячие… злые.

Пиао вдавливает ногу в пол. «Мерседес» едет на четыре машины впереди, по Цямэньдацзе, лавирует по полосам, движется на восток. Плавное погружение в безумие. Хромированный психоз. Он втискивается на соседнюю полосу, все вокруг гудят. Диким роем мимо пролетают мотоциклы. В этом вождении нет никаких правил, кто грубее, тот и прав. В «Мерседесе», в прохладе кондицированного воздуха, Хейвен рукой проводит по волосам. Он опаздывает. На десять, пятнадцать минут, но всё равно опаздывает.

…пробки. Пекин. Китай.

Поперёк дороги, достаточно низко, чтобы можно было увидеть заклёпки, взлетает из Центрального аэропорта реактивный самолёт. Набирает высоту и разворачивается на юго-запад в сторону Ухань. Громадные равнины Хэбэй, засаженные хлопком, будут проплывать под его крыльями… маршрут вторжения северных варваров, когда они пришли к бассейну Жёлтой Реки, привлечённые сияющими огнями цивилизации. Древние столицы Поднебесной Империи, Лаоян и Кайфэн… под ногами серебристого самолёта. Жёлтые горы, Пик Небесного Города, Бессмертный Пик, Пик Летящего Дракона… пуповина узнавания. Пиао раскуривает «Чайна Бренд», затягивается его горечью. Упирается взглядом в небо, и обратно, на асфальт. Лучше сосредоточиться на дороге. Серебряные самолёты летят в серебряные города, где живут серебряные люди. А ему — зассанные переулки. Татуировки капустных листьев, раздавленных ботинками. Улицы, задыхающиеся в собственном дыму.

Столько мест никогда не увидеть, зуд, который не будет возможности почесать.

Впереди едет пикап «Тойота», бамперы покрыты грязью и хромом… он грубо перестраивается через две полосы, отсекая Пиао от «Мерседеса». Гудки, тормозные фары, стая мотоциклов начинает извивающийся танец. В замедленном движении один падает. Угол между мотоциклом и поверхностью дороги становится всё острее. Рука срывается с дросселя, поднимается, защищаясь от быстрого металла. Колёса плашмя ложатся на землю. Старший следователь вдавливает тормоза в пол. Ладони стиснуты, руки напрягаются, смягчая рывок.

— Блядь. Блядь.

Бьёт по рулю обоими руками. Дым, волны горячего воздуха… грязная резина. И через них он смотрит, как удаляется «Мерседес». Хейвен упущен. Габариты тают от алого до бледно-розового. Тают, тают, исчезают.

Через сорок минут команда спасателей пробивается через пробку, плотную и рычащую. Мотоцикл и пикап стаскивают с полос. Дорогу очищают от стекла, грязи, извивающейся металлической стружки, и осевших опилок. Пиао приходится ехать полпути до Тунсяня, отбрасывающего тень на Великий Канал, прежде чем он может развернуться на запад к центру города. Уже середина дня, тени укоротились. Отрезок дороги между Балицяо и отдалённым городом… изгибы серых шипов, на острия которых насажены горчичные облака выбросов. На окружённом руинами перекрёстке Вэньюхэ и Чаобайхэ движение замедляется, дёргается, останавливается. Видимых причин нет, просто тайная жизнь плотного траффика. Старший следователь закуривает очередную сигарету. Открывает окно. Вылетающий дым вьётся снаружи перед лобовым стеклом. Он осматривается, марево искажает металл и извивает бетон. В окнах машин торчат лица, запыхавшиеся, розовые. Он отпускает ручной тормоз, когда валик машин растягивается и медленно трогается. Чистая дорога мелькает в промежутках между бамперами. Он отпускает газ, и чёрное пятно мелькает на краю зрения. Машина, приземистая и блестящая… едет мимо. Разворачивается реактивным рывком, украшенная ядовито-лимонными занозами отражений. «Мерседес» на соседней полосе притормаживает рядом с ним. Его водитель кидает бесстрастный взгляд на Пиао. Взявшись за подбородок, старший следователь кидает на соседа такой же бесстрастный взгляд, прежде чем до него доходит.

Хейвен. Блядь… Хейвен.

Высоковольтный провод протягивается между ними, из глаз в глаза. Англичанин обрывает его. Нога вжата в педаль газа.

Пиао. Блядь… Пиао.

Рывком чёрное пятно разгоняется в серебряную кляксу, когда «Мерседес» срывается с места. Секунда, вторая, третья… прежде чем старший следователь реагирует. Жужжание, глубинное, горячее, проникает во внутреннее ухо, когда он бросает машину через полосу. Впереди в пятидесяти метрах «Мерседес» теряется в облаке выхлопных газов и скользящей резины. Вонь, кружащая голову, тошнотворная… как горелая карамель. Как живот, набитый глазированными яблоками. Всё ускоряется, будто он остаётся на месте, а мир бежит вокруг него. Головой вперёд. Теряя равновесие. Все приобретает бритвенную остроту. Всё становится тягучим, цвета ртути. Игра закончилась. Он срывает липкую табличку с именами Чжоу и Лилу с лобового стекла. Сдёргивает миниатюрную клубную футболку с зеркала заднего обзора. Игра закончилась. Со спокойствием он понимает, даже не задумавшись… что, наконец, может убить.

Впереди виднеется пробка. Стена горячего волнующегося металла. «Мерседес» быстро замедляется. Тормозные огни истекают кровью, когда он пересекает полосу, задыхающуюся в собственном дыму. Распахивается дверь. Фигура в белом первым делом смотрит назад. Бежит. Бежит против плотного потока машин, решительно едущих в противоположном направлении. Белое на красном фоне. Белое на синем фоне. На чёрном… жёлтом. Марево жара поднимается с асфальта. Вьётся над капотами, крышами. Сжимает его. Пиао тоже бежит. Подошвы ботинок обжигает асфальт. Через миг пот уже блестит у него на лице, на руках. Ускоряется, каждую каплю сил отдаёт ногам; уже начинает уставать. Голени, колени, лодыжки превращаются в ржавое железо. Икры, бёдра… в бетон. Бегущий человек преследует другого человека по ломаному коридору медленно движущегося стекла, пластмассы, хрома. Разрыв между ними измеряется в грязных номерных знаках и потёртых протекторах. Каждое лобовое стекло полыхает в солнце, льющем с неба… кадмий. Кажется, что всё вокруг позолочено.

Дорога поднимается к серому перекрёстку, застывшему в облаке выхлопных газов. Впереди, в тридцати метрах, в сорока… англичанин. Ноги, тело, голова искажены маревом с дороги, когда он бежит к вершине моста и вниз по мягкому склону. Одноцветная тростинка человека движется вдоль разноцветной стены. Лёгкие Пиао взрываются. Огонь и свинец. Уклон замедляет скорость, тянет его вниз, будто магнитом. Пот течёт потоками… по лицу, шее, груди. Мысли летают, как перья на ветру. Он бросает взгляд через перила вниз, цепочка школьников, лет по пять, шесть, держатся за руки, их ведут через перекрёсток рыка и изрыгающегося дыма. Где угодно, лишь бы не здесь… в этот момент он хочет быть ребёнком. В колыбели, в ползунках, в манеже. Идти по перекрёстку, держась за руки других детей. Где угодно, лишь бы не здесь. И другие мысли, случайные, бредовые. Только один образ он удерживает крепко. Англичанин, у его ног, мёртвый. В центре лба бескровная дырка от единственной пули.