Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе

Робер зарабатывал прилично, однако о такой ставке, которая была предложена, даже не мечтал. И он согласился. Сейчас трудно установить, какими логическими азимутами он шел в кабинет бизнесмена, чтобы подписать контракт… Возможно, воображение поразила огромная сумма денег. Возможно, он рассуждал так: талант всегда при мне, его не отнимешь, и, не думая теперь о заработке, можно целиком посвятить себя творчеству.

Деньги действительно он стал получать большие. Время от времени его посылали на интересные задания, и он писал блестящие репортажи. Но, как известно, крупный журнал не может жить именем только одного автора, каким бы талантливым и даже знаменитым он ни был. Журнал требует разнообразия, многообразия. У прессы есть свои законы, по которым она живет и умирает.

Робер Дюк стал приглядываться к коллегам. Оказалось, что в еженедельнике, как в музее, собраны лучшие мастера пера и камеры. Робер знал их имена, они когда-то громко звучали, потом примолкли… И теперь он вдруг снова открыл их здесь, в редакционных кабинетах. Периодически его коллеги получали задания, ненадолго исчезали, и на страницах снова вспыхивало известное, но уже затушеванное редким появлением имя. Зато все они получали солидную зарплату. Одних это вполне устраивало, другие нервничали и интриговали, ревниво следя за каждой публикацией соперников, третьи спокойно и стойко томились от жизни вхолостую, играя на скачках или тихо спиваясь.

Но Робер Дюк не хотел бездумно сидеть и выжидать, когда где-то затрясется земля, подстрелят президента или появится «летающая тарелка» и его пошлют «осветить событие». Он хотел своего любимого постоянного труда, который и вдохновляет, и изматывает, и радует, и тревожит. Он хорошо знал прелесть ни с чем не сравнимого сладкого чувства, когда бываешь доволен собой от сделанного, хотя и устал, как лесоруб. Робер рвался в каждодневный бой, пытался внушить это патрону, старался передать свои переживания, не поддающиеся измерению во франках.

Но хозяин не понял журналиста. Однако, уловив сумятицу в настроении, без обиняков напомнил, что контракт у них долгосрочный и расторгнуть его практически нельзя. По условиям сделки литератор не может отдать ни в одно периодическое издание ни одной своей строчки. Все, что напишет Робер, заранее принадлежит тому, кто его купил, кто имеет право распоряжаться его пером по личному усмотрению.

Жан-Поль умел слушать, располагая к откровенности живым, неподдельным вниманием. И от этого рассказчику всегда хотелось выговориться до конца, словно он попал на долгожданную исповедь к чуткому падре.

Когда Робер умолк, Жан-Поль покачал головой:

— Здорово же вас всех заарканил трикотажный туз. А я ведь его знаю. Разбогател сразу после войны на спекуляции ношеным американским обмундированием. Американцы не знали, куда девать свое тряпье, а он взял да скупил — оптом и за бесценок, а потом перепродал куда-то, кажется в Африку, с большой выгодой. Ловкач! Предприниматель, деловой человек и должен быть таким — хватким, с разумной долей риска.

— Я тоже так считаю, месье Моран. Но и мы, его вассалы, должны держать ухо востро. Но я вам не досказал главного: все же я разомкнул круг, в который меня загнал патрон.

— Вот как!

— Да. Я внимательно изучил договор, подписанный им и мной, и выловил одну деталь. Там говорится только про строчки, про написанное, подчеркиваю это. Все написанное мной принадлежит ему, и только ему. «А если не писать, а говорить, если сделать интервью для телевидения? — подумал я. — Что тогда?» И сделал, даже не одно. Вот здесь-то я обошел моего шефа — условия соблюдены! Запрета на мое изображение на экране и на мой голос в договоре нет и придраться не к чему.

— Что же, вы молодец и, как видно, находчивы, можете постоять за себя. А теперь, дорогой Робер, вернемся к нашим баранам. Меня интересуют двое: Гаро, труп которого придется извлечь и установить подлинную причину смерти, и сержант полиции, участвовавший в инсценировке.

— Сержант?

— Да. При задержании Клода полицейских было двое. Капитан Курне твердый орешек. Припереть к стенке его можно только бесспорными фактами. Но и тогда, я уверен, он, как осьминог, выпустит защитные чернила, чтобы улизнуть. А сержант — дело другое. Похоже, он всего лишь статист в этой постановке, а заплатили ему, должно быть, по ставке первого любовника.

— Тогда, может быть, нам разделиться? Мне заняться, скажем, кладбищем, вернее, могилой, а вам повидаться с сержантом?

Но Жан-Поль решил по-иному: с сержантом встретится сам, а с могилой придется повременить. На вскрытие захоронения нужно согласие вдовы, а на эксгумацию — властей при условии обоснованной необходимости. Все хлопоты мог взять на себя только Жан-Поль — и как друг семьи Гаро, и как следователь по особым делам, хотя и в отставке, но сохраняющий звание до конца жизни.

На следующее утро Жан-Поль взял такси и поехал в пригород отыскивать полицейский участок, куда несколько месяцев назад был доставлен Клод и откуда бежал. Представившись, узнал имя заинтересовавшего его сержанта — Жак Ленье. На службе Ленье, к сожалению, не было — после ночной смены уехал домой.

— Можно узнать его адрес?

Дежурный полицейский покачал головой.

— Это не в моей компетенции, месье. Вам следует обратиться к нашему капитану Курне. Я доложу.

Постучав в кабинет капитана и услышав: «Войдите!», Жан-Поль понял, что схватка началась.

Среднего роста с черными, глянцево-блестящими, словно лакированными, волосами, зачесанными назад, с черными стрелками усиков, капитан Курне напоминал какого-то известного киноактера двадцатых годов.

— К вашим услугам, месье… — Капитан заглянул в визитную карточку, переданную дежурным. — Месье Моран. Следователь по особым поручениям? Видимо, на пенсии? Ну, так что вас привело к нам?

Капитан с подчеркнутым любопытством разглядывал посетителя, не предлагая сесть.

Жан-Поль неторопливо уселся на металлический стул, как бы давая понять, что разговор будет долгим.

— Видите ли, капитан, мое спокойное пребывание на отдыхе оказалось нарушенным одним беспокойным событием. Погиб близкий мне человек, он был моим добрым другом много-много лет. В этой истории есть тайна. Поэтому я, отложив кривые садовые ножницы, которыми по утрам подстригаю розы, запер свой дом, приехал в Париж и оказался вот здесь — в вашем кабинете, капитан.

Капитан Курне улыбался — глазами, ртом, как бы подбадривая Жан-Поля. И во взгляде, в улыбке было нечто такое, что говорило: «С кем вы решили тягаться, уважаемый следователь по особым делам? Сидели бы лучше в своей усадьбе и хлопотали вокруг розовых кустов».

— Дежурный передал мне, что вас интересуют некоторые обстоятельства гибели Гюстава Гаро, труп которого был обнаружен мной, как и сам преступник.