Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе

Жан-Поль попросил достать ему стальной прут метра в два с половиной или кусок толстой, в полдюйма, проволоки. Когда такой прут был найден, все двинулись за сторожем, и он стал показывать места последних захоронений, разбросанные в разных концах кладбища. Металлический стержень легко протыкал еще неслежавшуюся влажную землю могил, упираясь в твердое — везде на двухметровой глубине.

— Будь я на их месте, — сказал Робер, — я бы не стал таскаться с гробом через все кладбище. Надо искать где-то поблизости.

— Но рядом с месье Гаро мы никого в последнее время не хоронили, — отвечал сторож.

— Я же не сказал рядом — поблизости.

— Поблизости, поблизости? Может быть, посмотреть могилу мадам Бери, жены депутата парламента, погибшей в автомобильной аварии?

Железный прут показал глубину метр двадцать.

— Ройте! — приказал Жан-Поль.

Когда из мокрой ямы извлекли тяжелый скользкий дубовый гроб, всех волновало — есть ли под ним второй, не случайность ли, что могилу вырыли нестандартной глубины. Грязный, потерявший траурную торжественность черный ящик был, наконец, вытянут, и все увидели на дне могилы крышку второго гроба.

— Ну, дела! — только и сказал сторож, похоже, не веривший Жан-Полю до этой последней минуты.

Робер взял Жан-Поля под руку и отвел в сторону.

— Вам не кажется, что за нами следят?

— Это кто же?

— А вон те двое. Делают вид, будто скорбят на соседней могиле.

Жан-Поль решительно направился к молодым людям в одинаковых серых плащах и таких же шляпах.

— Частные детективы или по поручению службы безопасности? — напрямик спросил он.

Один улыбнулся, другой нахмурился.

— Это вас не касается, месье.

— С некоторых пор меня касается все, что имеет отношение к убийству Гаро. Кто вас послал сюда?

— Не ваше дело.

— В таком случае вам здесь уже нечего больше вынюхивать. Спешите сообщить то, что увидели.

Гроб погрузили в полицейский фургон.

— Вот моя визитная карточка. Позвоните, пожалуйста, как только сделаете все необходимое. Я буду ждать.

Жан-Поль передал визитку пожилому врачу с хронически усталым выражением лица.

— Хорошо, месье Моран. Я немедленно уведомлю вас о результатах.

Остальную часть дня Жан-Поль и Робер провели в квартире на улице Ришелье. Обед заказали из китайского ресторана на дом. Жан-Поль волновался, ожидая развязку.

— Сейчас самая кульминация, Робер, — говорил он, расхаживая по кабинету. — Самый решающий переломный момент!

И он настал. В восемь вечера раздался звонок. Жан-Поль выждал две трели, неторопливо поднял трубку.

— Да, я слушаю.

— Месье Моран, позвольте зачитать заключение комиссии судебно-медицинской экспертизы…

— Прошу прощения, сейчас возьму карандаш.

Ища бумагу и ручку, ворчал:

— Как это я не подготовил все заранее!

Пристроив трубку на левое плечо, он записал:

«Гюстав Гаро скончался от перелома основания черепа и тяжелого повреждения головного мозга. Удар значительной силы был нанесен по затылку тупым предметом, обернутым в мягкое, чем объясняется отсутствие раны на голове. Судя по всему, смерть наступила очень быстро».

Повесив трубку, Жан-Поль молча протянул Роберу криво исписанный лист бумаги.

— Итак, карта капитана Курне бита. Вернее, главный его козырь бит — весь банк полетел к черту! Интересно, как он будет выкручиваться, а? Ведь капитан остался единственным теперь «очевидцем» того, как автомобилист наехал на Гаро и сбил его насмерть. Он сам все это подробно расписал в рапорте. А вот причина-то смерти оказывается совсем иная. Автомобиль никак не мог стукнуть человека по затылку, да еще не оставив ни единой ссадины. Добавим сюда фальшивое свидетельство о смерти, которое, видимо, было составлено еще до убийства Гаро. Добавим сюда эту идиотскую историю с перемещением гроба в могилу мадам Бери… Получается элегантный букет вопросов, который мы поставим на стол капитану Курне. Отвечать на них он будет уже не нам, а кое-кому поважнее.

Жан-Поль раскрыл окно, и в комнату ворвался шум вечернего Парижа. Дождь кончился, толпы людей шли в сторону левобережья Сены, к Латинскому кварталу. Ж а и-Поль и Робер решили тоже прогуляться.

На бульваре Сен-Мишель они остановились у большого книжного магазина. Возле выставленных на улице лотков с литературой роился народ, больше всего студенты. Робер из груды книг выудил нашумевший бестселлер о наркоманах и хотел было купить, но кто-то сзади негромко произнес: «Чепуха, что там пишут!» Робер обернулся. Рядом стоял высокий молодой человек с иронической улыбкой на нервных губах.

— Я хотел сказать, что в жизни все далеко не так.

Робер из журналистского любопытства поддержал разговор, и вскоре они втроем сидели в кафе рядом с фонтаном Сен-Мишель.

Такого рода знакомства в Париже, а особенно в Латинском квартале, в порядке вещей. Случайные собеседники, бывает, долго обсуждают что-то взволновавшее их, а расставшись, и не вспомнят друг о друге никогда.

Юношу звали Бернар Дюруа, он был выпускник лицея из парижского предместья Сюрен. Поношенный свитер на костлявых плечах сидел, как на вешалке, волосы растрепаны, лицо в нервных подергиваниях.

— Первый раз я попробовал из любопытства, за компанию… Сейчас много молодежи курит гашиш. Потом втянулся, привык…

— Вы совершенно правы, Бернар, — как бы подбадривая, вставил Робер. — Не так давно я занимался этой темой и, сделав опрос старшеклассников в одной парижской школе, узнал поразительную вещь — не было ни одного, кто бы не попробовал хоть раз!

Бернар говорил с большими паузами, руки в постоянном движении. Он то грыз ногти, то разминал сигарету, то хватал и тут же ставил на место пустую кофейную чашку. Сегодня, по его словам, он еще ничего не принял и потому нервничал, был не в своей тарелке.

— Года через полтора гашиш, или, как мы его называем, «трава», почти перестал на меня действовать. Я попробовал ЛСД, на нашем жаргоне «кислота». Но это слишком сильный препарат, от него долго не приходишь в себя… Перешел на кокаин, принимал и другое — что есть, что можно достать. Теперь мне уже не отцепиться, не выкарабкаться…

Все время молчавший Жан-Поль коротко спросил: «Почему?»

Бернар не переспрашивал. Резко дернулся, схватил чашку, уперся взглядом в коричневое донышко. Фразы падали, как сгустки застарелой боли.

— Потому что все кругом низко, мерзко, непривлекательно. Мои родители как сумасшедшие работают всю свою жизнь. Теперь у них дом, автомобиль, банковский счет. Им кажется, что они счастливцы и удачники. Но они же несчастнейшие люди! Разве жизнь для того, чтобы обзавестись вещами, накопить, а потом спокойно умереть? Ради этого жить? Я так не хочу. Но что я могу? Ничего. Меня, других, наше поколение хотят определить в скучнейшее будущее. А я его не хочу! Миллион раз мы обсуждали все это между собой, но ни к чему не пришли. Но я-то нашел выход из непривлекательного для меня мира — ушел в свой, в волшебный мир любви, нежности, сновидений…