Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе

Бумаг и записных книжек оказалось изрядно, поэтому решили обследовать лишь последние по датам. Четкий почерк Гаро читался легко, и работа шла быстро, но сенсаций не встречалось. Это были планы, наброски, конспекты неоконченных статей, одним словом, черновики повседневной работы журналиста.

— Нет, мы идем не тем путем, — резюмировал Жан-Поль через три часа кропотливых поисков. — Не может быть, чтобы совсем ничего не осталось, ни следа, ни намека. Значит, Гаро хранил свою находку отдельно, иначе говоря — спрятал. Но где?

Стали придирчиво изучать кабинет, ища тайник в книжных полках, в письменном столе, даже в аквариуме.

Раздался телефонный звонок.

— Бери трубку, Клод, — подтолкнул его Жан-Поль. — Ты ведь племянник.

Спрашивали Кристину Гаро.

— Она в отъезде. Кто говорит? Ее племянник Клод Сен-Бри. Что бы вы хотели передать мадам Гаро?

В трубке пробормотали невнятное, и раздались короткие гудки.

— Проверяют тебя, Клод. Тандем Бернар — американский дипломат, как его там по имени? Джордж Крафт, говоришь? Да, тандем Бернар — Крафт заработал. Сейчас они перевертывают вверх дном твою каморку в мансарде. Похоже, взялись за тебя основательно. Бернар ухватил наживку и клюнул.

В квартире было жарко. Клод распахнул двери на балкон, достал из холодильника пиво.

— Кто хочет?

— Нет. Пиво для моего сердца вредно, нагрузка.

— А ты, Робер? Алло, Робер! Ты меня слышишь?

— Идите сюда! Быстро!

Клод и Жан-Поль переглянулись и бросились в кабинет.

Робер сидел в кресле Гаро за массивным письменным столом, заваленном бумагами.

— Вот оно! Посмотрите запись в перекидном календаре: «4 мая. Жозеф Боль, в 10 ч. 00».

— Ну и что из этого? — в один голос спросили оба.

— Читайте дальше!

Склонившись над столом, они прочли столбиком написанные имена:

«Анри Штейн.

Карл Дорт.

Эдди Локе».

Справа от списка стояли фигурная скоба и большой знак вопроса.

— Что тебя так поразило и взволновало, мой дорогой Робер? — спросил Клод. — Я уже видел этот список, когда просматривал календарь.

— Ты немного отстал от европейских событий у себя в джунглях. Прошлой весной все эти три депутата парламента Соседней страны, а также и Жозеф Боль, всего, стало быть, четверо среди прочих других голосовали против размещения американских ракет. Я повторяю — среди прочих других депутатов парламента. И большинством всего в четыре голоса парламент ракеты отклонил. Американцы были очень недовольны. Их президент, помнится, посоветовал парламенту еще раз хорошенько подумать и снова вернуться к обсуждению вопроса.

— Но при чем эти четверо? Разве именно они решили исход голосования?

— Да нет же! Сейчас объясню, я писал об этой нашумевшей истории и хорошо знаю все ее нюансы. Повторяю — исход решили не именно эти четверо, но и они в том числе. Следите за мной: за ракеты американцев голосовало сто депутатов, против — сто четыре. Что требуется, чтобы было наоборот? Надо из ста четырех выбрать всего четверых и склонить их в другую сторону. Тогда получится, что сто четыре будут за ракеты, а сто — против и при повторном голосовании ракеты проходят, ясно? И дело, как говорится, в шляпе. На это, похоже, и уповал американский президент, советуя депутатам одуматься или что-то в таком духе. Дословно не помню, но смысл таков.

— И какой же вывод?

— А такой, что в руки Гаро попал список тех депутатов Соседней страны, которых американцы, похоже, решили взять в оборот. А может быть, он разведал и что-то гораздо более существенное.

— Но не надуманно ли все это? Как ты пришел к такому умозаключению? Методом Шерлока Холмса?

— Я — журналист и, видимо, талантлив.

— Я почти согласен с Робером, — вмешался наконец Жан-Поль, — Версия мне видится правильной. Кстати, тот, кто стоит в списке первым и отдельно от остальных, — депутат Жозеф Боль, — его уже нет в живых. Он умер от разрыва сердца, кажется, в день убийства Гюстава Гаро. Я помню по газетам. Но никакой связи, признаться, не усмотрел. Да ее, возможно, и нет.

Клод заволновался.

— Постойте, значит, депутатов из списка Гаро осталось трое? — А может, и того меньше? Я ведь не следил за событиями.

— Пока их трое. Посмотрите, Робер, что там значится у Гюстава про Боля?

— «4 мая. Жозеф Боль, в 10 ч. 00».

— Со слов Кристины Гаро я знаю, что 4 мая ее мужа во Франции не было. У меня все записано. Сейчас найду.

Жан-Поль достал свой блокнот.

— Так, так… Где же был Гаро 4 мая? Он был в Соседней стране. Значит, 4 мая в 10 часов утра издатель Гаро и депутат Боль встречались. Где? Это нам важно знать, друзья.

Жан-Поль полистал толстый телефонный справочник и нашел номер Жозефа Боля.

К телефону подошла служанка и на расспросы о домашних покойного депутата отвечала, что никого нет и не будет до понедельника.

— Мадемуазель, с вами говорит один из друзей Гюстава Гаро, которого, как вы знаете, нет в живых. Так вот, не могли бы вы припомнить, когда месье Гаро был в доме у месье Боля в последний раз. Незадолго до кончины месье Боля? Спасибо. Для меня весьма важно. Ах, вот как! Вы прекрасно помните даже тот день… Что? Как? Как вы сказали? Интервью?!

Жан-Поль достал носовой платок и вытер вспотевшее вдруг лицо — он явно волновался.

Закончив разговор, он отпил глоток воды. Когда заговорил, голос неожиданно задребезжал. И Клод, и Робер почувствовали, что не только от волнения, а что Жан-Поль стар и утомлен.

— Прислуга оказалась словоохотливой… Видимо, ей скучно одной, и она была рада поболтать, даже всплакнула, вспоминая своего хозяина. Так вот, она подавала им чай. Хорошо помнит, что, когда вошла в кабинет с подносом, Гаро щелкнул клавишей магнитофона. Он записывал интервью Боля на кассету. И при появлении служанки, естественно, выключил магнитофон. Щелкнул, как сказала она. Теперь вам понятно, почему нигде нет бумаг, которые мы ищем?

После долгих поисков небольшой портативный магнитофон обнаружили в платяном шкафу под стопкой рубашек.

— М-да. Сыщики! — усмехнулся Жан-Поль. — Ну что, есть там кассета или нет?

Робер ловко расстегнул кнопки черного кожаного чехла, высвободил аппарат и включил на прослушивание.

Низкий голос пожилого человека звучал устало, но спокойно и внятно. Это было скорее заявление, исповедь, а не интервью — вопросов говорившему не задавали.

«…Моя жизнь подходит к логическому концу, к завершению. Она не была ровной. Случалось немало изломов. Сомнений. Поисков, если хотите. Случались заблуждения, ошибки. Серьезные ошибки. Но все это далеко-далеко позади. Пестрое прошлое плотно спрессовалось в памяти. И порой давит…

Знаю, даже уверен — к твердым убеждениям нельзя прийти прямым путем. Прямая как кратчайшее расстояние подходит для геометрии. Но не для жизни. По прямой ходят лишь дрессированные животные. Человек, мыслящий, ищущий, идет неровными проселочными дорогами и сам находит свою магистраль. Оглядываясь назад, вижу, как я колесил, петлял, топтался на месте. Повторяю — крепко ошибался. И оттого так тверд теперь, ибо шел по кочкам и знаю цену заблуждениям.