Иван Жданов - Утро начинается с меня

— Аннушка, — попросил Андрей, — ты перевяжи ему рану, а мне нужно завершить одно дело…

Удивительное дело, когда Попов приказал Шмаку смотреть на экран, тот зашевелился и стал приходить в себя. А я-то думал, что его мозг уже давно был превращён в кисель, и душа полковника уже мчится к Богу по светлому коридору. Почему-то я был уверен, что его душе уготовал рай — после такого-то чистилища!

Я потерял ощущение пространства и времени. Меня перестали занимать всхлипывания чудом не пристреленного мальчика, я забыл про Элину, забившуюся от страха под скамейку. Я подвинулся к экрану, слегка удивив Попова, потому что он резко обернулся в мою сторону, словно ожидая какой-то провокации. Но, отметив мой взгляд, буквально впившийся в мерцающий экран, он решил пояснить, что я мог видеть: «Это сыновья Шмака со своими бабами. Ты… ты кого-то из них знаешь?»

Знаю ли я кого-то из них! Этот день был нескончаем на сюрпризы. Одной из жен Шмаков-младших была она — та, о которой я думаю каждое утро, пробуждаясь не столько от сна, сколько от её чар, которые властвовали над моими ночами до сих пор.

Хоть она и предала меня когда-то в юности, я продолжал любить её каждый день после нашей неожиданной разлуки. Она ничуть не изменилась. Те же пронизанные светом длинные волосы, скулы, которые я целовал по миллиметру перед сном и каждое утро. Те же глаза, в которые я подолгу смотрел, когда была такая возможность — десять лет назад. Прошло столько времени, а она ничуть не изменилась.

Предоставив мне право пялиться в экран, Попов занялся полковником, который тоже пребывал в оцепенении, но по причинам, несколько отличавшимся от моих.

— Ну что, господин Шмак, признал своих любимых детишек? Узнаёшь их красивых жен? А, вояка?

Бедняга Шмак ничего не мог ответить, он только мычал, пытаясь что-то произнести, но в его глотке было слишком много крови, которая едва позволяла ему дышать, заливая все возможные пути, через которые он мог глотать последний воздух в своей жизни.

— С кого начнём казнь? С твоего «водителя»? — Андрей снова вспомнил о моём присутствии и о своём раненом сыне. — Артём, ты давай-ка поменьше смотри на экран, а лучше поторопи этих уродов с врачом — чтобы я ещё чего-нибудь по близости не взорвал.

— Да, Андрей, конечно, — я сделал пару коротких звонков и вернулся на свою позицию.

Я испытывал странные чувства. Видя , ради кого она меня оставила, я был готов ненавидеть её, но при этом прежняя привязанность пронзила моё сердце болью. Хотелось плакать, как ребёнку, но при этом я не мог с уверенностью сказать, что за природа была у этих накатывающихся рыданий — слёзы обиды или слёзы радости от неожиданной и такой желанной встречи?

В памяти сами собой всплывали картинки из прошлой жизни — например, как мы встретились впервые, когда мне только-только исполнилось двадцать два года. Мы познакомились по Интернету. Договорились о встрече. Ничего особенного эта встреча не предвещала. Я сам выбрал место — музей, наполненный костями давно вымерших животных. Кафе или набережная были бы слишком банальными решениями, а мне хотелось произвести впечатление. На мне была расписная и чересчур броская рубашка, джинсы и кеды, шнурки которых были зашнурованы по-разному.

После музея с его затхлым воздухом и кладбищенским шармом мы прогулялись по бульвару, оба проголодались — и одновременно застыли у японского ресторанчика:

— Ты здесь бывала? — Да. — Одна? — С подругами. — Врёшь ведь? — Ясно дело, вру. — То есть здесь ты не бывала? — Вот прямо сейчас я так тебе всё и расскажу! Пойдём уже есть, я голодна, как динозавр! — Ты не можешь быть голодной, «как динозавр», потому что ты — динозавриха! — Слушай, если я сейчас же не пописаю, то случится катастрофа. Уже по этой причине это место мне очень нравится. Понял?..

Вечер мы провели в кино. Фильм был ужасный, я постоянно пытался её рассмешить, а она пила пиво из бутылки и, не глядя на меня, улыбалась.

Она мне понравилась. Но ничего более! Я довёз ее до дома, затем мы прогулялись по дворам с её собакой. Была зима… И я прижался к ней, чтобы согреть. Затем мы отвели собаку домой, и в момент прощания, в тот самый момент, когда она стояла в засранном вонючем коридоре со всевозможными матерными словами на стенах, я поцеловал её в губы.

Они были настолько сладкими, что сквозь меня прошла волна электричества до самых пяток. В её теле я почувствовал ту же вибрацию. Мы целовались без остановки четыре часа, прижимаясь всё сильнее и сильнее друг к другу.

После этого дня мы были какое-то время вместе, жили почти как муж и жена — до того момента, пока я материально не скатился в страшные долги. Когда меня уволили с работы, когда я потерял свой статус и связи, моя мать тихо обронила: «Эта девочка высосет тебя до дна». Примерно так оно и случилось.

Вскоре мы расстались из-за её полного неуважения ко мне. Она не верила в меня, избегала меня, произносила ужасные слова, а я продолжал любить её с каждой минутой всё сильнее и сильнее — но ничто не помогало. Так я и остался один на один со своей любовью, которая до сих пор меня рвёт каждый день изнутри, стоит только допустить любую мысль о ней.

— Андрей, — обратился я к Попову, которому было не до меня: он пытал Шмака вопросами, с кого будем начинать казнь, — Андрей, у меня есть к тебе.

— Тём, что случилось? Давай чуть позже? Ты же видишь, какой беспредел у нас здесь царит! Не мешай мне, брат. Или? — он с удивлённым лицом развернулся в мою сторону. — О чём ты хочешь спросить меня?

— Андрей, я знаю эту девушку. Ту, что со светлыми волосами. Умоляю, не надо её убивать.

— Кого? Эту шлюху? Ты хоть знаешь, что она трахалась не только со своим муженьком, но и с его папочкой, и с братиком? Она попала в эту команду только потому, что ей нужны бабки — и только бабки! Ты, парень, очнись! Откуда ты её знаешь? Подруга детства?

— Просто прошу. Какой бы она ни была. Не трогай её, пожалуйста… Пусть живёт.

— Любовь твоя что ли? Вон у тебя невеста сидит из-под скамейки выглядывает. Ой, не гневи меня, парень. Ты пожалел этих евреев, потому что твоя мать тоже еврейка? — это уже было невыносимо, но я сдержался и тем же спокойным тоном продолжил:

— Это первая женщина в моей жизни, которая научила меня любить. И какой бы сукой она для тебя ни была, просто не трогай её, она же тебе ничего плохого не сделала.

— Она — мать внуков вот этого пидрилы, который только что чуть не убил моего сына! Ты что, перестал соображать?

Вот тут я почувствовал, каким нужно быть человеком, чтобы не испытывать страха перед взбешённым Поповым. В гневе он становился безумным демоном, одержимым только одной идеей и готовым смести со своего пути всё и всех. Но и во мне начала подниматься волна решительности: