Теодор Гладков - Взрыв в Леонтьевском

Чуть слышно женщина читает список приглашенных, чья явка на совещание обязательна: Инесса Арманд, Керженцев, Коллонтай, Красиков, Крестинский, Кропотов, Ломов, Невский, Ногин, Покровский, Смидович, Стеклов, Степанов, Ярославский… Поднимает встревоженные глаза;

— А он?!

Мужчина пожимает плечами:

— Его не приглашают… Но он будет, должен быть… Идем!

Подхватив женщину под локоть, он быстро увлекает ее к проходному двору, что соединяет Никольскую с Воскресенской площадью. Новое название — площадь Революции — еще у москвичей не прижилось.

…Человека, столь внимательно изучавшего объявление в газете (не случайно — он знал, что такое сообщение вот-вот появится, и ходил к газетным щитам каждое утро), звали Донатом Андреевичем Черепановым. До недавнего сравнительно времени он был членом Центрального комитета партии левых социалистов-революционеров, а проще — эсеров.

6 июля 1918 года он принимал активное участие, а точнее — был одним из руководителей левоэсеровского вооруженного мятежа в Москве. Именно он, Донат Черепанов, известный среди членов своей партии под кличкой Черепок, заявил Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому в особняке фабриканта Морозова в Трехсвятительском переулке, ставшем штабом мятежников, о его аресте. В нервном истерическом припадке он кричал сохранявшему поразительное спокойствие председателю ВЧК:

— У вас, Дзержинский, были октябрьские дни, теперь наступили наши, июльские!

«Июльские дни» не состоялись. «Петушиный заговор», как насмешливо назвал мятеж Дзержинский, был ликвидирован в считанные часы. За измену были расстреляны заместитель председателя ВЧК левый эсер Александрович, поставивший подлинную печать ВЧК на поддельное удостоверение, с которым заговорщики Блюмкин и Андреев проникли в здание германского посольства в Денежном переулке и убили посла Мирбаха, и несколько бойцов вооруженного отряда Попова, а сам Попов сумел скрыться. К остальным участникам мятежа трибунал проявил великодушную снисходительность. В частности, Черепанов, от суда сбежавший, был приговорен всего лишь к трем годам лишения свободы.

С той поры на протяжении почти пятнадцати месяцев, изменив внешность, прятался по старым конспиративным квартирам, иногда ночевал у знакомых, случайных лиц. Бывало, он неделями не выходил на улицу, опасаясь, что его опознают и арестуют. В странствиях по городу Доната сопровождала его возлюбленная — слепо преданная ему, экзальтированная террористка Тамара Гаспарян. За год с лишним пребывания на нелегальном положении Черепанов дошел до крайней степени одичания, и как следствие — разочарования в левоэсеровских идеях. По сохранившимся связям он объявил о разрыве со своей бывшей партией и переходе к террору как единственно эффективному, по его убеждению, средству борьбы с большевиками.

Новых единомышленников Донат нашел среди анархистов, причем тех, кто, как и он, ставил динамит и маузеры во главу всего и вся. Искать их, впрочем, ему особенно и не требовалось. В этой среде у него были с давних пор и связи и друзья. Лютая ненависть к большевикам, во многом покоящаяся на зависти к их авторитету в массах, признание террора как единственного средства уничтожить Советскую власть стерли теоретические разногласия и тактические расхождения, которые когда-то существовали между левыми эсерами и анархистами.

К подпольной борьбе, тем более в форме террора, склонялись далеко не все анархисты, ее не принимали, в частности, легальные, входившие в официально признанные федерации и имевшие свои органы печати. Но самые отчаянные, утратившие к тому же твердую политическую платформу под ногами, бросались, очертя голову, в откровенный политический авантюризм.

Хорошо образованный, умный и энергичный Черепанов быстро подчинил их своему влиянию, хотя формально и не входил в какую-либо анархистскую группировку. Он был признанным, но теневым вожаком. В конечном счете без его согласия, а точнее, хитро осуществляемой подсказки не совершалась ни одна серьезная акция московских анархистов.

Последние месяцы Донат жил маниакальной идеей «большого террористического акта» против руководителей большевиков. И главной мишенью будущего удара должен был стать Ленин…

У Черепка были немногочисленные, но хорошо информированные люди, надежно законспирированные в советских и даже партийных органах Москвы. Один такой информатор укрылся и в Моссовете. Он и дал в газеты объявление о совещании в МК РКП (б). Фраза «Заседание важное и необходимое» служила кодированным сигналом, она означала возможность присутствия Ленина со значительной долей вероятности.

Бесшабашные, вроде бы никем и никак не управляемые анархисты, прошедшие зачастую и тюрьмы, и каторгу, участвовавшие не в одном налете, а кое-кто и в боях, не боявшиеся ни бога, ни черта, были в то же время в большинстве своем наивны как дети. И это простодушие делало их в определенных ситуациях опаснее диких зверей. Они были в равной степени подвластны и собственным настроениям, и влиянию со стороны. Свобода означала для них не только избавление от самодержавной воли государства, но и отбрасывание вообще каких-либо сдерживающих начал, будь то законы страны, воинская дисциплина, партийный устав, религиозные догмы или просто нормы человеческих отношений. Ненависть к многовековому подавлению естественных прав и свободы личности трансформировалась в полное нигилистическое отрицание какого-либо подчинения принципиально, в слепое отвержение авторитетов и установлений, даже самых разумных и безобидных. Понятие свободы уродливо превратилось во вседозволенность, отрицание принципов жестокой самодержавной власти — в непризнание никакой вообще. Они хорошо сознавали, точнее ощущали, необузданную силу разрушения и абсолютизировали ее в некий мистический символ. Неудивительно, что разбойник, а не сознательный борец стал для анархистов воплощением идеального героя.

Сильный, но холодный ум при минимальной дозе социальной демагогии легко мог превратить этих людей в слепое орудие самого разрушительного свойства и направления. Подлинным поводырем этой группы ослепленных и опьяненных разгулом русской бунтарской крови и стал Донат Черепанов.

Отец российского анархизма Михаил Бакунин призывал когда-то «разбудить в народе дьявола», «разнуздать самые дурные страсти». В людях, с которыми подполье связало Черепанова, дьявол был давно разбужен, а страсти разнузданы. И он научился управлять этими людьми надежно и уверенно, причем так, что сами они этого не сознавали. Условие требовалось только одно: внушать им беспрестанно и без устали, что все, что они совершили, совершают и совершат делается во благо народа, во благо подлинной революции…