Наталья Манухина - Наши люди в Шанхае

— В смысле? — Непонимающе таращился на меня вконец растерянный Алсуфьев. — Как он к тебе попал?

— Да очень просто, Сережа. Я его распечатала. Он был на дискете, той, что ты мне дал. Ну, та дискета, Алсуфьев, с моим докладом! Помнишь? То есть, не совсем с моим, конечно, а с докладом Разгон. Хотя, он такой же ее, как и мой, ведь писал его ты. Ну, что ты так смотришь, Сереж? Я тебя умоляю, не пугай меня, пожалуйста. Очнись! Я и так на пределе.

— Нет, нет, Наташечка, я не пугаю. Прошу прощения. Все нормально. Это я от радости плохо соображаю. Я и не знал, что мой доклад был на той дискете, что я тебе дал.

— Так и я не знала. Я только сейчас догадалась, что это твой доклад.

— Вот видишь, как хорошо, что ты со мной поехала. Что бы я без тебя сейчас делал?

— Не преувеличивай, Сережа! Я ведь не специально его распечатала, а случайно. Ты мне дискету дал, а я и не посмотрела, что там. Просто не успела. Понимаешь? Печатать стала, ну и распечатала все. Я ведь думала, там только мой доклад. А когда стала читать, смотрю, там еще какой-то текст. Не по моей теме. Про бешенство.

— Про бешенство? — упавшим голосом переспросил он. — Но позволь, Наташечка, наверное, это не мой доклад. Мой доклад совсем о другом. Я никогда не писал о бешенстве. Это не моя тема. Ты ничего не путаешь?

— Я?! Нет, Алсуфьев, я не путаю. Как говорит «мама в законе», память у меня очень даже прекрасная. Ты сам-то сосредоточься, вспомни, о чем писал. Дословно я, конечно, передать не берусь, но смысл первой фразы того доклада в том, что бешенство неизлечимо.

— Ах, вот ты о чем! — счастливо рассмеялся он. — Тогда ты абсолютно права, Наташечка. Абсолютно. Беру свои слова обратно. Мой доклад, действительно, начинается именно с такой фразы: «С медицинской точки зрения не вылечивается только одна болезнь — бешенство». И если судить по первой фразе, то мой доклад, действительно о неизлечимости бешенства. Ты безусловно и категорически права. Прошу прощения.

— Да, ладно тебе, — укоризненно вздохнула я. — Скажи лучше спасибо, что я этот доклад о неизлечимости бешенства не выбросила за ненадобностью за борт самолета.

— Да уж! Спасибо тебе большое, Наташечка. Если б не ты, не знаю, что бы со мной сейчас было.

— Ладно, Алсуфьев, не хвали, захвалишь!

Клевать носом я начала еще в такси, по дороге из отеля в Центр китайской медицины, где должна была проходить конференция.

Не буду скромничать, я усердно боролась со сном. Треща без умолку, я непрерывно меняла положение и ерзала на сидении. Боялась, усну, пропущу самое интересное.

Шутка сказать, первый раз в жизни попала в столицу Поднебесной. Согласитесь, пара дней, проведенных мной здесь в годовалом возрасте, не в счет.

Старательно приникнув к стеклу, я таращила сонные глазоньки и из последних сил любовалась видами Пекина. Смотрела на проносящиеся мимо стайки велосипедистов, яркие цветущие клумбы, огромные небоскребы с чистейшими окнами…

Вот какой-то канал или река с плакучими ивами по берегам. А вот пагода с зеленой крышей…

Я с интересом разглядывала старинную пагоду, пыталась прочитать, что там написано на вывеске перед входом, как вдруг, открываю глаза, а передо мной уже вовсе не пагода, а современное здание океанариума.

Задремала-таки!

Сказалась усталость от долгого перелета, бессонная ночь и нервотрепка из-за совсем было утраченного доклада Алсуфьева.

Надо ли говорить, что на конференции я уснула тотчас, как только завершилась церемония открытия и начался первый доклад.

Периодически я все-таки просыпалась (меня будили аплодисменты), нервно вздрагивала, виновато улыбалась сидящему рядом Алсуфьеву и через минуту благополучно засыпала опять.

А что вы хотите? Я ведь не двужильная. Не робот и не терминатор, и не такая уж и молоденькая, мне трудно не спать сутками. К тому же кресла здесь мягкие, удобные, с подлокотниками и подголовниками.

О чем они, интересно, думали, эти китайцы, когда проектировали такие кресла для конференц-зала?

Я ущипнула себя за руку. Сильно ущипнула. И смогла продержаться пару минут без сна.

Хорошо Алсуфьеву. Сидит, свежий как огурчик. Конечно, ему-то что. Он же все понимает, на все реагирует, все ему интересно. Это же не библиотечная конференция про информационно-поисковые языки в информационно-поисковых системах, где я как рыба в воде.

Посмотрела бы я на него, окажись он на моем месте.

— Сережа, — яростно зашипела я, склонившись к Алсуфьеву, — долго еще?

— Что, прости? — слегка отстранился он.

— Долго еще, говорю?

— Не знаю. — Алсуфьев пожал плечами и прижал палец к губам. Дескать, помолчим, а то неудобно.

Я замолкла, а сон уже тут как тут. Навалился влажной тяжелой подушкой на лицо и давит, давит. Не на жизнь, а на смерть давит. Нет, это уже не легкая дрема, приносящая минутное облегчение и восстанавливающая силы, нет, это общий наркоз какой-то.

Чтобы взбодриться, я пошаркала по полу ногами.

— Надо мне было остаться в отеле. А, Сереж? Выступать нам завтра. Чего я здесь зря кисну. Я уже не могу больше, я на пределе, Сережа. Еще немножко и упаду в проход. Тебе это надо?

Сидит, сверкает очками, даже не повернулся в мою сторону.

— Сережа, — я потрясла Алсуфьева за рукав. — Ты ж опозоришься из-за меня. Сам опозоришься и всех своих коллег опозоришь. — Я без зазрения совести сгущала краски. Я хотела спать. — Давай, знаешь, как сделаем? Давай ты здесь останешься, на конференции, а я вернусь в отель? Высплюсь, отдохну, и завтра со свежими силами…

— Хорошо, хорошо, — свистящим шепотом перебил он. — Я провожу тебя в отель во время перерыва.

— А когда у них будет перерыв? — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Кажется, скоро.

— Скоро — это как?

Алсуфьев послушно зашуршал программкой:

— Через три доклада.

— Ой, нет, — взвыла я, — это невозможно. Еще три доклада я не вынесу. Вот, смотри! — Я закинула ногу на ногу и ткнула пальцем в слегка оплывшую лодыжку. — Ноги отекли. Видишь? Сердце, наверное, не справляется.

Алсуфьев беспомощно пожевал губами.

— Ну-у…

— Да ты потрогай, Сережа, потрогай. Пощупай сам, если не веришь. — Я схватила его руку и силой притянула к своей щиколотке. — Видишь?

Он дернулся как от удара электрическим током и в смятении уставился на меня.

Уловив в алсуфьевских глазах некий намек на сочувствие, я резво поднялась. Куй железо, пока горячо.

— Так я пойду, Сережечка? Буду ждать тебя в своем номере, — ангельским голосочком доложилась я и начала поспешно пробираться в конец ряда.

Ученые мужи удивленно вскидывались, испуганно подбирали ноги, я же, непрерывно извиняясь и скорбно вздыхая, упорно протискивалась к выходу.

Отдавила кому-то ногу:

— Извините, пожалуйста.