Наталья Манухина - Наши люди в Шанхае

— А Алексей Евгеньевич?

— Не знаю, — мама как-то странно на меня посмотрела.

— Странно, — я аккуратно раскладывала салфетки.

Мама пожала плечами:

— Что ж тут странного? Время было такое.

— Я говорю, странно, что в Китае вы все дружили, а потом ни с кем, кроме Алсуфьевых, не общались.

— Почему это не общались? Общались.

— Правда? А почему я не помню.

— Не знаю, — мама пожала плечами. — Возможно, я тебе не рассказывала. Но мы переписывались. Первое время очень активно переписывались, и с Ниной Ковалевой, и с Зиночкой Распоповой. Потом все реже, потом открытки по праздникам, потом и вовсе переписка сошла на нет. Сама знаешь, как это бывает, когда нет живого общения. Все ведь были из разных городов. Из Ленинграда только мы и Алсуфьевы.

— А… — я хотела было напомнить маме про ленинградца дядю Ваню Белинского, но вовремя прикусила язык.

Побоялась, что моя проницательная мамочка может насторожиться.

— Значит, ты никогда больше ни с кем из русских «шанхайцев» не виделась и ничего о них не знаешь?

— Н-нет, — запнулась мама.

— Я просто так спрашиваю, — поторопилась я успокоить ее.

Она понимающе кивнула.

— Я понимаю, тебе интересно, но, к сожалению, и сама мало что про кого знаю. Один раз, правда, Аню Потапенко встретила на Невском. Она из Твери в Ленинград в командировку приехала. Давно это было, лет двадцать назад, наверное, если не больше. Я еще тогда работала. Иду, помнится, мимо Казанского собора, задумалась, слышу, кричит кто-то: «Катя! Катя!». Оборачиваюсь, женщина какая-то мне машет. Я присмотрелась — Аня! Очень она, конечно, изменилась. Постарела. Горе никого не красит. Леша ее ведь сразу, как из Китая вернулись…

— А вот и мы! — На веранду торжественным шагом вплыла раскрасневшаяся свекровь с огромной кастрюлей борща на вытянутых руках.

— Ой, заболтались мы с тобой, — мама всплеснула руками. — Вот сюда, Наталья Васильевна, сюда ставьте, на подставку. Я сейчас быстренько в супницу перелью, и будем обедать.

— Нет, это невозможно, — насупившись, пробурчала я и загремела тарелками.

Вопреки ожиданиям, разговор с мамой не успокоил, а только разбередил. Не могу сказать, что после него я безоговорочно поверила Верочке. И все-таки…

Все-таки я была так взволнована, что даже на пальцах погадала. С закрытыми глазами. Как в детстве!

Раскрутила руки, держа их перед собой, потом развела в стороны и начала медленно сводить вместе так, чтобы вытянутые указательные пальцы встретились. Встретятся пальцы кончик к кончику, значит, можно ехать в Китай, невзирая на предупреждения Верочки. Не встретятся, значит, так тому и быть, Верочка была права!

Думаете, мое гадание прояснило ситуацию?

Ничуть! Шесть раз руками крутила, шесть раз сводила-разводила, и каждый раз получалось по-разному. Три раза так, три раза эдак, баш на баш. Три раза выходило, можно ехать, три раза — нет.

Искушать судьбу и гадать в седьмой раз я не стала.

Все равно ведь поеду. Будь что будет!

Но и взять всю ответственность на себя я не могла. Я отвыкла! А что вы хотите, я столько лет замужем.

Я посчитала, что, как честная девушка, должна поделиться своими сомнениями с Алсуфьевым. Предупредить его. Просто обязана. Несмотря ни на что! Даже если Сергей передумает ехать.

Нет, это невозможно! Никаких «если». Я хочу поехать в Китай, во что бы то ни стало, и я туда поеду!

Я немножко подумала и приняла поистине иезуитское решение: рассказать Алсуфьеву только часть из того, что известно мне.

И нашим, и вашим!

Я позвонила Сергею и добросовестно пересказала все, что узнала от Верочки. Если и были в моем рассказе купюры, то очень незначительные. Для пользы дела.

Про разговор с мамой я предпочла благоразумно умолчать.

Алсуфьев выслушал меня очень внимательно. Он хороший слушатель, мой давний приятель Алсуфьев.

Выслушал и не поверил. Посмеялся.

Я даже разобиделась:

— Ну, знаешь ли, Сережа, я серьезно, а ты…

— Прости, пожалуйста, Наташечка, — искренне повинился он. — Я знаю, Вера это сделала из лучших побуждений. Спасибо ей. Только не надо на этом зацикливаться. Не думаю, что у нас с тобой есть серьезные причины для каких-либо опасений.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Не знаю, Сережа. Береженого бог бережет. Давай договоримся, что в Китае не будем никому ничего про себя рассказывать. Мне так спокойнее.

— Хорошо, — рассмеялся он, — не будем.

Ему бы все смешки. Пообещал и не выполнил! Кому нужны такие посулы? Зачем было обещать, если знал, что не сможет удержать язык за зубами? Только для того, чтобы я отстала?

В этом все мужчины!

Он, видите ли, знает Верочкину экспансивность. Ну и что ж, что знает?! Об этом все знают. И я в том числе.

Но я же Верочке поверила! Почти поверила.

Почему он не может?

Я смахнула несуществующие слезы и повернулась к Алсуфьеву:

— Ладно, — жестко сказала я. — Ты не поверил мне в Питере, не хочешь верить и сейчас. Не хочешь, не верь! Это твое право. Будем считать, что нападение на тебя — это чистая случайность. Договорились?

Он поспешно кивнул:

— Договорились.

— Тогда обещай мне одну вещь!

— Все что в моих силах, Наташечка.

— Это в твоих силах, Сережа, — серьезно сказала я. — Мы завтра собирались с тобой на экскурсию в Ламаистский монастырь. Верно?

— Верно.

— А я предлагаю, сделать иначе. Нет, мы обязательно съездим в монастырь. Но не сразу. Давай сначала поедем на Великую Китайскую стену, а уже потом — в монастырь. Мы просто слегка изменим маршрут, и не спрашивай меня почему. — Я предупреждающе вскинула руку. — Просто сделай это ради меня.

— Хорошо, Наташечка, как скажешь.

За завтраком выяснилось, что наша вчерашняя договоренность ничего для Алсуфьева не значит.

Он, видите ли, вообще не сможет никуда поехать: ни на Великую стену, ни в Ламаистский храм. Никак не сможет. Потому что у него встреча, о которой он знал заранее.

Знал, но забыл. С кем не бывает?

Я заподозрила неладное еще до завтрака, сразу, как только увидела в каком смятении он топчется у входа в ресторан.

— Доброе утро.

Он вздрогнул как от удара и шарахнулся в мою сторону. Хорошо, я была начеку и успела отскочить, иначе он отдавил бы мне ногу. Как пить дать, отдавил бы.

Я взяла его под руку, он смутился:

— Виноват, Наташечка, извини, пожалуйста.

— Ничего страшного, — отмахнулась я и пристально посмотрела на Алсуфьева. — Сережа, что-то случилось?

— Э-э-э…

— О чем я не знаю? Да?

— Нет! — наигранно-бодрым тоном заявил он и решительно потащил меня к столику у окна. — Ничего не случилось.

— Сере-ежа!

— Ничего не случилось, Наташечка, — он выдвинул стул, подставил его под меня, запнулся о ножку стола, зацепился пуговицей пиджака за мой «хвост», извинился, чертыхнулся и чуть ли не бегом направился к столу с закусками. — Тебе как всегда? — поинтересовался Алсуфьев уже на ходу. — Яичницу с беконом?