Наталья Манухина - Наши люди в Шанхае

— Да, нет, не послышалась. Сказал. Но он у меня ничего про Шанхай не выспрашивал. Я сам сказал. Этот мужчина, он инженер из провинции Шаньси, и в Пекин приехал первый раз. По делам приехал. В командировку. И в театр попал первый раз в жизни. Представляешь, пожилой человек, а в театре никогда не был.

— Ну и что? К тебе то он зачем полез с разговорами, этот подозрительный командированный из провинции? Ты-то здесь причем?

— Не при чем, — легко согласился Сережа. — Мы просто перекинулись с ним парой слов, вот и все. Он спросил, нравится ли мне пекинская опера и бывал ли я раньше в Китае. Я ответил, что да, дескать, и опера нравится, и в Китае бывал, ребенком два года прожил в Шанхае.

— Вот видишь! — я захлебнулась от негодования. — А ты говоришь, случайность. Какая же это случайность? Я ведь просила тебя, предупреждала.

— Но, Наташечка, — беспомощно сверкнув очками, развел руками Алсуфьев. — Я не сказал ничего лишнего. Напрасно ты так все драматизируешь.

— Я драматизирую?!! Ну, знаешь ли…

Я деланно захлюпала носом и отвернулась к окну, дескать, расстроилась — сил нет никаких, но не хочу, чтобы Алсуфьев видел мои слезы.

На самом деле ни слез, ни аргументов у меня не осталось. В глубине души я прекрасно понимала и недоумение, и упрямство Сергея.

У меня была точно такая же реакция, когда Верочка впервые сказала мне о том, что она на моем месте в Китай не поехала бы ни за что на свете. Ни за какие миллионы!

— Почему? — искренне удивилась я, зная ее практичность.

— Потому! — театральным шепотом сказала она и нервно огляделась по сторонам, притом, что в офисе в этот ранний час никого, кроме нас с ней, не было.

— Вер, — тотчас занервничала и я от такого многообещающего начала, — я тебя умоляю.

Верочка удовлетворенно кивнула:

— Ты папу помнишь?

— Помню.

— Я не про отчима, я про твоего родного отца спрашиваю, про Николая Николаевича. Его ты помнишь?

— Помню, конечно. Плохо, правда, но помню. Я ведь маленькая была, когда он умер.

— Вот и я про то, что ты была маленькая. Ты рассказывала, он умер сразу, как только вы из Китая вернулись?

— Ну, не совсем сразу. Через два года. А что?

— Да, — мрачно сказала Веруня, — одноклассница была права.

— Какая одноклассница, Вера? — взвыла я. — Говори толком!

— Валина одноклассница, — ангельским голосочком пояснила эта любительница напускать тумана. — Я вчера после работы к сестре забежала за кассетами Илоны Давыдовой, а к ней Инка Мартынова в гости зашла. Они с ней в одном классе учились, пока Инка с родителями в Среднюю Азию не уехала. Отец у нее военный был, вот они и мотались по стране, по всему Советскому Союзу. Школу она уже в Хабаровске заканчивала и в институте там же училась, а потом замуж на пятом курсе вышла, да так там, в своем Хабаровске, и осталась. Но с Валей моей связь не теряла все эти годы, переписывалась, и когда в Питер к родителям приезжает, отец у нее, сама понимаешь, уже давно в отставку вышел, то обязательно с Валей моей встречается. Разговорились мы с ней, мол, чудесно выглядишь, туда, сюда, да как дела, да как дети, да есть ли внуки… Слово за слово, и дошла у нас очередь до китайцев. Ты знаешь, Наташа, она говорит, у них в Хабаровске просто засилье сейчас этих самых китайцев. Русские мужики, говорит, работать не хотят, а китайцы, говорит, мама дорогая! Китайцы теплиц понастроили и работают, работают, работают, словно, ненормальные. Овощи выращивают. А я говорю, ну и хорошо, говорю, чего такого-то, пусть работают, если им нравится. Вам же лучше. А она говорит, нет, говорит, моя дорогая, все, говорит, не так просто. И такого она мне тут понарассказывала, что жуть берет. Просто жуть.

Верочка пристально на меня посмотрела.

— Ладно, не буду тебе голову морочить и все ее россказни пересказывать, скажу сразу про самое главное. Только обещай мне, что никому ничего не скажешь.

— Ве-ера!

Верочка вскинула голову и еще раз изучающее оглядела меня, словно сомневалась, в состоянии ли я буду сохранить ту важную информацию, которой она так щедро готова была со мной поделиться.

Я приняла деланно безразличный вид:

— Не хочешь, не рассказывай!

— Для твоей же пользы предупреждаю, между прочим, — обиженно передернула плечами она. — Про такие дела лучше помалкивать по определению, всем будет спокойнее: и тебе, и мне, и болтливой Инке Мартыновой.

— А то ты меня не знаешь, — в свою очередь засобиралась разобидеться и я.

— Знаю, — согласилась она. — Потому и рассказываю. Только ты не подумай, пожалуйста, что я про тебя Инке рассказывала. Я ей ни словечка не сказала. Ее выслушала, а сама ни-ни. Могила!

— Верочка, я тебя умоляю. Рассказывай уже! Не тяни кота за хвост.

Она навалилась грудью на стол.

— Только учти, я ничего не выдумываю, я просто передаю тебе то, что сказала мне Инка.

Честно признаюсь, в тот момент я была близка к тому, чтобы встать и выйти вон. Выйти, не сказав ей ни слова.

Мне казалось, что Верочка просто испытывает мое терпение. Хотя это ни капельки на нее не похоже. Вера — человек разумный и доброжелательный, и, если хорошенько подумать, действительно предельно осторожный. Поэтому я просто молча кивнула.

Веруня с чувством глубокого удовлетворения покивала в ответ, осталась мною довольна.

— Так вот…, - торжественно начала она. — Даже не знаю… В общем, всех наших, кто в пятидесятые годы работал в Китае, всех устранили! — на одном дыхании выдала она малопонятную фразу и испуганно смолкла.

— В смысле?

— Это Инка сказала.

— Я поняла про Инку. Я не поняла, что именно она сказала. Что значит «устранили»?

— Физически устранили.

— Выслали, что ли? Так это всем известно. Когда у Хрущева отношения с Мао Цзэдуном вконец испортились (это когда в шестьдесят первом Сталина из мавзолея вынесли, чтобы у кремлевской стены похоронить), все советские специалисты из Китая уехали. Только вот я не уверена, что их выслали, по-моему, все-таки не выслали, а отозвали.

— Да, нет, не выслали и не отозвали. Инка говорит, они все умерли. Вернее, — слегка замялась она, — вернее, их всех убили!

— Господи, Вера!

— Вот тебе и Вера, — тяжело вздохнула она.

— Что за бред? Почему это всех убили?

— Потому!

— Почему, Ве-ера! С чего это твоя Инка так решила? С какого такого перепугу?

— Но ведь твой папа тоже умер.

— Умер. Но он сам умер. Сердечный приступ. Его никто не убивал.

— А лет ему было?

— Тридцать четыре года.

— Сердечный приступ с летальным исходом в тридцать четыре года… Он был сердечник?

— Нет. Сердце у него никогда не болело. Приступ случился внезапно, прямо на работе. Был поздний вечер, в лаборатории уже никого из сотрудников не было, ну и… Мама говорит, его нашли только утром, он лежал у окна. Очевидно, ему стало плохо, и он хотел открыть форточку.