Ариф Караев - Раскол

— Стабильность?..

— Нет, я ни в чем тебя не упрекаю, ты не раз предлагал законно оформить наши отношения, но что от этого изменится? Ты стал бы иным? Сомневаюсь. А недавно, сразу после твоего последнего визита, произошло вообще ужасное. Ко мне пришли двое, показали удостоверения — одно было милицейское, другое сотрудника КГБ — и заявили, что ты мертв, но ни показать тело, ни дать какую-либо подробную информацию они не могут, поскольку это государственная тайна, и предложили мне вести себя так, будто ничего не произошло. Это их предложение меня доконало, и я, не выдержав, послала их куда подальше. А они, как-то странно улыбнувшись, молча выслушали и — к дверям. У самых дверей тот, кто показал удостоверение вашего сотрудника, неожиданно задержался и так спокойно попросил меня позвонить твоим друзьям и известить о несчастье. Особенно он напирал на то, что необходимо позвонить какому-то Алексею Васильевичу и сообщить, что ты не смог выполнить его поручение, поскольку с тобой произошло несчастье. А кто такой этот Алексей Васильевич, так и не сказал. Так что когда мне сообщили, что сегодня я встречусь с тобой, и сообщили люди, показавшие такие же удостоверения, как и те, что уведомили о твоей смерти, я твердо решила серьезно поговорить с тобой. Я сама не знаю, что тебе предложить, но очень хорошо знаю одно: дальше так жить нельзя. Надо что-то кардинально менять.

Вагиф молча выслушал эмоциональный монолог Саши. Безусловно, она была права. В последнее время его жизнь превратилась в сплошной ад. Он сам понимал, что за этой бесконечной чередой неотложных дел как-то ушло то, что у нормального человека называется личной жизнью. Эта вечная изматывающая гонка, иссушающая в первую очередь его самого, тяжелым грузом легла и на хрупкие плечи Саши, до самого последнего времени всегда все понимающей.

И, возможно, не будь этого странного визита с известием о его смерти, не было б и сегодняшнего неприятного разговора. Этот визит как бы провел незримую черту, обнажив накопившиеся в их отношениях противоречия, разделив их жизнь на две неравные части: меньшую — время до этого визита, когда они старательно избегали даже мысли о их совместном будущем, и б о льшую, включающую в себя все последующее время, в силу чего они и оказались перед необходимостью разобраться в этом вопросе.

— Саша, дорогая, — медленно произнес Вагиф, — я с тобой согласен. Более того, по-видимому, я скоро уйду из органов. Нет, что я говорю, я даю тебе слово офицера, что уйду в отставку до конца января. Но сейчас мне необходимо завершить кое-какие накопившиеся дела. Завершить, чтобы потом можно было жить спокойно. Без этого, действительно, никак нельзя. И прежде всего надо разобраться с этими странными гонцами. А потом я покину органы, и первое, что мы сделаем, это поженимся. Ты не смейся, я понимаю, что это звучит банально, но лично для меня, вне моей работы, очень важны некоторые, возможно, отнюдь не современные условия жизни. И одним из наиболее важных условий для меня является дом, семья, дети. В этом вопросе я неоригинален. Может быть, ты еще не раз пожалеешь об этом, поскольку в конце всех своих мучений получишь ревнивого кавказского мужа с пышными черными усами, которые я обязательно отпущу, и большим страшным кинжалом, который в день свадьбы я повешу на ковер над нашей кроватью, — с улыбкой закончил Вагиф, открывая бутылку шампанского.

В первом часу ночи Вагиф, попрощавшись с Сашей, покинул гостеприимный дом ее подруги. Алексей Васильевич, верный требованиям безопасности, настоял на том, чтобы он вернулся ночью на дачу. По дороге туда Вагиф еще раз проанализировал все, что ему сказала Саша.

Выходило так, что эти неизвестные «коллеги» не только знали о Саше и о его контактах с Алексеем Васильевичем, но и пытались на чем-то подловить самого мэтра, предложив Саше позвонить ему. Как потом выяснилось, они оставили ей телефоны Алексея Васильевича, в том числе и на даче, очевидно, зная, что сам Вагиф вряд ли дал бы ей этот номер.

Вагиф пожалел, что тогда, в первое знакомство с мэтром, когда было совершено покушение на них с Геннадием, Алексей Васильевич не довел дело до конца, предпочитая делать вид, будто речь идет об обычной уголовщине. Якобы эти профессионалы перепутали квартиры, по ошибке чуть не отправив к праотцам не тех.

Конечно, подобное объяснение было смехотворным, но тем не менее никто из высших чинов не удивился. Более того, все дружно сделали вид, будто поверили в эту белиберду. Результат же такого отношения не заставил себя долго ждать. Последовало второе покушение, спланированное куда более профессионально и хладнокровно.

Когда Вагиф приехал на дачу, Алексей Васильевич еще не спал. Нацепив очки, он сидел у камина и перебирал какие-то фотографии, потягивая коньяк из стоящей на низком столике рядом с ним хрустальной рюмки.

— Ну что, приехал? — Не поднимая головы, протянул он, взглянув из-под очков на Вагифа. — Тогда рассказывай, как эти сукины дети тебя раньше времени похоронили.

Вагиф внимательно взглянул на Алексея Васильевича.

— Не обижайся, я не приказывал подслушивать. Это сами ребята малость перестарались.

Выслушав рассказ Вагифа, мэтр задумался. Он минут пять сидел молча, погрузившись в свои размышления, неторопливо тасуя в руках несколько фотографий. Потом, неожиданно подняв голову, протянул одну фотографию Вагифу.

С небольшой, порядком потускневшей фотографии на него смотрело молодое мужское лицо с твердым, жестковатым взглядом. Внимательно вглядевшись в изображение, Вагиф понял, что перед ним фотография того самого человека, которого он заметил в момент убийства Лестерна, только здесь он был намного моложе. Лет на десять — пятнадцать.

— Узнаешь? — тихо произнес Алексей Васильевич, медленно вставая с кресла.

— Точно сказать трудно, но мне кажется, это тот самый человек, которого я видел в Лондоне у входа в ресторан, когда убили Джорджа, — с легким сомнением ответил Вагиф, вытаскивая из пачки сигарету.

— Этого человека я когда-то неплохо знал, — откашлявшись, начал Алексей Васильевич. — Его настоящая фамилия — Репин, Анатолий Сергеевич Репин. Мы с ним вместе служили лет так тринадцать. Умный человек, хороший специалист. Немногословный, деловой, авантюристического склада характера, не трус. По службе у Репина проблем не было. Его не особенно любили, но уважали, точнее говоря, побаивались. Не потому, что мог начальству при случае заложить или донос настрочить, этого как раз за ним не водилось. Его побаивались, как бы это точнее сказать, просто интуитивно, как человека, для которого нет никаких преград при достижении своей цели. В известном смысле — как своего рода фанатика. Помню одно дело. Шла работа с западным немцем. Шла тяжело, твердый был мужик. Так вот, после ряда неудач наших коллег за дело взялся Репин, притом по собственной инициативе. Нет, он не применял средств физического или какого-либо иного воздействия, но он так измотал бесконечными, изнуряющими, сутками продолжавшимися допросами этого несчастного, что тот «раскололся». Репин после этого «марафона» сам похудел килограммов на десять, но и немца довел до полного изнеможения. Упорным мужиком был Анатолий Сергеевич.