Рина Хаустова - Дело об убийстве Распутина

Из писем императрицы Александры Федоровны к мужу.

28 января 1916 года.

«…с годами любовь усиливается, как тяжко переносить жизнь без твоего милого присутствия. О, если бы наши дети могли быть так же счастливы в своей супружеской жизни. Мысль о Борисе чересчур несимпатична . Я убеждена, что девочка никогда не согласится выйти за него, и я вполне понимаю ее. Только никогда не давай Михень (так называли Марию Павловну родственники) угадать, что другие мысли наполняют ум и сердце девочки . Это священная тайна молодой девушки, и если бы о ней узнали другие, это ужасно огорчило бы Ольгу — она очень щепетильна».

13 февраля 1916 года.

«Чем чаще думаю о Борисе, тем яснее становится мне, в какую ужасную компанию попала бы его жена… бесконечные интриги, развязные манеры и разговоры… да притом бурное прошлое Бориса. Отдать сильно пожившему, истрепанному, видавшему всякие виды человеку чистую, молодую девушку, которая моложе его на восемнадцать лет, и поселить в их доме, где многие женщины «делили» с ним жизнь! Его женой может быть только женщина, знающая свет, могущая судить и выбирать с открытыми глазами. Неопытная молодая девушка страдала бы ужасно, получив мужа из четвертых, пятых и более рук, женщина скорее бы примирилась с этим, если бы любила .

Поэтому тебе следует слегка держать Дмитрия (великого князя Дмитрия Павловича) в руках и разъяснить ему значение супружеской жизни .

Таким образом, брачные предложения Марии Павловны были отвергнуты.

К концу 1916 — началу 1917 года салон великой княгини Марии Павловны стал одним из центров, в котором группировалась «великокняжеская фронда». Получая об этом сведения, государыня считала, что Мария Павловна как мать ближайших претендентов на престол готовит покушение на власть.

Опасения были не беспочвенны. «Михень» была сильной, волевой и весьма властолюбивой женщиной.

Рассказывает Мириэль Бьюкенен, дочь английского посла при русском дворе:

«…она ничего не боялась и обладала слишком волевым характером, чтобы ее можно было игнорировать и оттирать на задний план… Говорили, что она тщеславна и честолюбива. Мария Павловна принимала самое деятельное участие как в русской, так и в иностранной политике».

Похоже, что именно сильный характер «столпа семейства» Владимировичей сыграл несчастливую для семейства Владимировичей роль в событиях предреволюционных дней. Во всяком случае, ни одна группа заговорщиков ни разу не назвала сынов великой княгини в числе своих кандидатов ни на регентство, ни на престол.

Рассказывает Александр Спиридович, начальник дворцовой охраны:

«…с осени либеральная оппозиция перешла в открытое наступление… на конспиративных собраниях все чаще говорили о низвержении государя и передачи трона наследнику. Думали назначить регента, которым мог быть великий князь Михаил Александрович, либо великий князь Николай Николаевич… и великий князь Кирилл Владимирович. Говорили, что первых двух выдвигала общественность, а последнего рекомендовала Мария Павловна »…

По всей вероятности, осознание своих прав на престол Романовых, с одной стороны, и нежелание «общественных сил» видеть на престоле одного из «Владимировичей» — с другой, послужило причиной неприятного эпизода, разыгравшегося в первые дни Февральской революции, еще до отречения императора Николая Второго от престола .

Из письма императрицы Александры Федоровны к мужу:

2 марта 1917 года.

«Кирилл ошалел, я думаю. Он ходил к Думе и Экипажем, и стоит за них.»

Из интервью, данного великим князем Кириллом, «Биржевым новостям»:

«…разве я скрыл от народа свои глубокие верования, разве я пошел против народа? Вместе с любимым мною Гвардейским экипажем я пошел в Государственную думу, этот храм народный, с падением старого режима удастся наконец вздохнуть свободно! Впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья».

Рассказывает генерал Епанчин:

«…В тот день, когда в Думу прибыл великий князь Кирилл Владимирович, мой друг по полку, Стахович, был дежурным при председателе Думы и находился в приемной Родзянко. Когда великий князь вошел в приемную, Стахович пошел к нему навстречу и… тотчас доложил Родзянко. Родзянко попросил великого князя войти в кабинет. Затем прошло не более двухтрех минут, как дверь открылась… и Родзянко, так сказать, стал выдвигать из кабинета великого князя Кирилла Владимировича , упрашивая его удалиться… на что великий князь просил Родзянко выслушать его, а Родзянко продолжал упрашивать уйти… Великий князь Кирилл Владимирович приказал роте Гвардейского экипажа, охранявшей Александровский дворец, в котором жила императрица Александра Федоровна со всеми детьми, вернуться в Петербург. Все матросы ушли, а офицеры остались на своем посту. В это время все царские дети были больны, а в Царском взбунтовались гарнизон и чернь. И вот командир Гвардейского экипажа, двоюродный брат государя, лишил царскую семью охраны в такой ужасающей обстановке. Вот уж, действительно, можно сказать, не ведал, что творил»

Кирилл Владимирович, его мать и братья оказались в числе тех немногих Романовых, кому удалось спастись от рук большевиков. В эмиграции, за год до смерти своей матери, великой княгини Марии Павловны, Кирилл Владимирович возложил на себя титул «блюстителя Русского императорского престола». Через два года, в 1924 году, он объявил себя русским императором.

Великий князь Дмитрий Павлович выставлял свою кандидатуру на Русский престол в эмиграции. Это было в Париже, в начале двадцатых годов.

Оборванные и бедные русские эмигранты собирались на монархические сходки в душных и прокуренных залах веселого города, зачитывали пространные цитаты из Основного закона уже несуществующей империи и чуть ли не до рассвета обсуждали права и достоинства трех великих князей. Имена всех трех претендентов не содержали никаких неожиданностей.

Великий князь Кирилл Владимирович, великий князь Николай Николаевич и… великий князь Дмитрий Павлович!

Так, Дмитрий Павлович, заявив о своих правах на престол, подтверждал то, что считал себя в своем праве, и мысль о престоле давно владела помыслами Дмитрия Павловича Романова, внука царя-освободителя .

Рассказывает Александр Спиридович, русский эмигрант, бывший начальник дворцовой охраны:

«…1916 год. Время было ужасное, недаром один из убийц Распутина серьезно говорил после убийства о возможности возведения его на царский престол »…

Рассказывает Василий Маклаков, кадет, член Прогрессивного блока:

«В начале ноября 1916 года ко мне обратился князь Юсупов… с просьбой его принять. В назначенный час он приехал. Юсупов приехал ко мне в те дни, когда дело Думы, поставившее своей задачей удалить из правительства Штюрмера и Протопопова, казалось выигранным. Юсупов начал приблизительно так: что лично он глубоко сочувствует и поддерживает наши усилия по критике правительства и верит, что мы и наши друзья желаем блага России. Но мы, по словам князя, идем ложным путем, потому, что не знаем главного — какую роль во внутренней политике страны играет Распутин… Юсупов принялся уверять меня, что именно он, Распутин, играет ключевую роль во внутренней политике России. Государь до такой степени верит и находится под влиянием Распутина и лично сам, и через императрицу, что если бы произошло народное восстание, народ шел на Царское Село и войска бы разбежались и перешли на сторону восставших и требовали бы отставки того или иного министра, а с государем бы остался один Распутин, говорил бы ему «не бойся», то государь бы не уступил . Затем Юсупов еще раз повторил, что все наши попытки изменить политику помимо Распутина в корне ложны, и что у нас, членов Прогрессивного блока, есть только два выбора — либо приобрести Распутина, либо его убить … «Иного выхода у вас нет!», — сказал Юсупов.