Анджей Выджинский - Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

Ее труп осмотрели внимательнейшим образом, но не нашли никаких следов борьбы, никаких синяков, кровоподтеков, царапин, ссадин… Чем детальней исследовали тело Лоретты, тем непонятней становилось, отчего она умерла; Лоретта была, что подтвердил ее домашний врач, здоровой, тренированной девушкой, ничем не болела.

Днем позже, после вскрытия, мы получили заключение экспертизы: предположительные следы удушья, может быть, спазма гортани, слабые следы внезапного спазма либо паралича сердца — без явственных причин, без признаков отравления, без типичных изменений, к которым приводят яды, известные медицине.

— Может, это был какой-то яд, неизвестный судебной фармакологии, не попадавшийся нашим токсикологам? — казал Бисли, — Можно об заклад побиться, что существует нечто в этом роде, ведь теоретически это возможно, Но тогда…

— Но тогда, — докончил я за него, — встает другой вопрос: каким образом и каким путем введен этот яд в организм? На теле Лоретты нет ни укола, ни царапины. Разве что он заставил ее проглотить яд… Ты это хотел сказать?

— Эксперты исключают такую возможность, — возразил Бисли, — Они говорят, что в этом случае остались бы какие-нибудь следы во рту, в пищеводе, желудке, кишечнике. Чудес не бывает, Майк. Лоретта не глотала яд.

— И все же ее отравили.

— Не знаю.

— Думаешь, ее задушили?

— Возможно, но как?

— Прижали к лицу подушку…

— А она хоть бы что, недвижимо ждала смерти? Чепуха. Знаешь, сколько минут на это нужно? И как при этом сопротивляется человек?

— Но, надеюсь, ты веришь, что она убита?

— По одной лишь причине: мы видели ее труп.

— Только потому? — спросил я. — Подумай, Фрэнк: отключен автомат, зажигающий свет в гараже; есть свежие царапины на земле; наконец, труп спрятан в ящик с песком. Три факта, говорящие об убийстве. Прибавь к этому, что за Лореттой следили, что кто-то от моего имени пригласил ее в «Монтану» и, наконец, что Лоретта взяла с собой работу Галиндеса, которой при ней не оказалось. Ну, можно ли еще сомневаться?

— Да, — ответил Бисли.

Мы сидели в кабинете Флинна, в креслах у письменного стола, обитых буйволовой кожей. Мы ждали уже полчаса, но Флинна все не было.

— Можно не сомневаться, — повторил Бисли. — Человек, который вошел в гараж, наверняка знал свое дело, знал в совершенстве. Они никогда не связываются с кем попало. Этот человек мог при таких условиях совершить нечто вроде «идеального убийства», раз уж он располагал таким страшным и таинственным ядом. Однако, уходя, он не включил автомат и положил тело Лоретты в ящик, а не оставил у лифта. Если бы он этого не сделал, то подозрение пало бы на кого-нибудь из обитателей дома, замок могли бы и не исследовать, или подумали бы о несчастном случае. Ты можешь объяснить, почему он так себя вел?

— Фрэнк, — сказал я, — убийца вовсе не хотел заметать следы. Он их нарочно оставил.

— Зачем? Чтобы предостеречь Флинна? Чтобы заставить его отказаться от дела Галиндеса, или прекратить следствие?

— Именно так я и предполагаю. Думаю также, что дело тут не только в Галиндесе. Флинн, работая в этой комиссии, знает многое другое. Куда больше, чем ты, Фрэнк, ведь комиссия получает рапорты не только от тебя, верно?

— Я занимаюсь исключительно деятельностью полиции и разведки стран Латинской Америки на территории Штатов.

— Ты думаешь, что Флинн согласится сообщить тебе дополнительные сведения?

Бисли покачал головой:

— Меня это не интересует. Моя роль тут окончена. Дело перешло в ФБР и, пожалуй, в ЦРУ. Возможно, Флинн и знает еще кое-что, но об этом с ним поговорят другие… Ты пойдешь, или будешь дожидаться Флинна? У меня времени мало.

— Подожду. Хочу с ним попрощаться.

Бисли встал и дружелюбно похлопал меня по плечу.

— Ну, я пойду, Майк… Я думаю, смерть Лоретты доказала тебе, что я был прав, предостерегая тебя.

— Фрэнк, ты никому не говорил о моей беседе с Лореттой?

— Нет, Майк. Приберег это для себя. Но ты уже понял, что тебе грозило?

— Да, Фрэнк. Но раз Лоретты нет в живых, не о чем разговаривать.

— И я так думаю, — сказал Бисли, — Не о чем разговаривать.

Белые дома города были залиты лучами закатного солнца. Самолет подходил к Сьюдад-Трухильо.

— Аэродром Дженерал Эндрьюс, — сказал Октавио де ла Маса. — Готовьтесь к посадке.

— Нас там будут ждать?

— С нетерпением, — ответил Октавио. Он посмотрел на часы, — Мы не опаздываем, прибываем точно.

Мерфи побледнел и сжал губы.

— Вам плохо? Что-нибудь случилось?

Мерфи молча дергал за рычаг шасси. Октавио наклонился, дернул посильней.

— Видите, все в порядке, — сказал он.

— В первый раз тоже было все в порядке, — ответил Мерфи. — А потом что-то соскочило. Я попробовал снова.

Он опять дернул за рычаг, перевел его в первичное положение и снова отодвинул вниз. Рычаг упал, как сломанный.

— Ну что? — встревоженно спросил де, ла Маса.

— Пустячок. Шасси не могу выпустить.

— Попробуйте еще раз.

— Не стоит время тратить. Что-то там соскочило — тросы, может, лопнули. Видите, рычаг болтается, как соломинка в стакане.

Они кружили над аэродромом.

— Прыгать нам, что ли? — сказал Мерфи.

У Октавио дрожали губы. Он судорожно стиснул руки и зажал их между коленями.

— Мерфи, мы должны довезти этого, на носилках. Его сам Трухильо ждет… Вы понимаете, что это значит? Сделайте что-нибудь; я же вам говорю, что Трухильо ждет.

— А вы понимаете, что ничего я не могу поделать, даже если бы сам бог ждал? — крикнул Мерфи.

— Нас ждет все равно, что бог, — убежденно проговорил Октавио. — Даже больше, чем бог, Мерфи.

— Мы сейчас ближе к настоящему богу, — уже овладев собой, — сказал Мерфи, — чем к тому, которого вы придумали. Пристегнитесь как следует. У этих проклятых «Фениксов» вечно что-нибудь с шасси случается. Какой-то дефект в конструкции. Поэтому и отказались от них туристские компании. В Линдене меня заверили, что шасси переделали. Покрепче застегните пряжки.

— Мы садимся на брюхо?

— Если удастся.

— Вы не думаете, что тут не просто случай? Наверно, какой-нибудь сукин сын подстроил нам это в Лантане. Постарайтесь сесть на траву, за посадочной полосой… Паршивая история, у нас, пожалуй, мало шансов…

— Вы уж теперь помолчите, — хрипло сказал Мерфи.

Он еще дважды описал круг над аэродромом, потом свернул на юг и по длинной кривой пошел на посадку. Он решил выключить моторы. Кожух шасси был полукруглый, гладкий, может, получится мягкое скольжение.

Полковник Аббес, стоя у окна в кабинете коменданта аэродрома, увидел, что самолет то наискось снижается, то вдруг, почти от самой земли, стремительно взвивается вверх. Он кружил над аэродромом, как испуганная птица около гнезда, в которое забрался хищник…