Станислав Меньшиков - Тайна папок Йонсона

— Но вы вошли в СОИ, — возразил Нефедов.

— Да, это так, но контракты заключаются туго.

Больше Мизуно объяснять не стал. Слегка поклонившись, он отошел в сторону.

— Ты им понравился, — сказал подбежавший Боб. — Мне несколько человек говорили. Кстати, я узнал, почему тебя сторонились. В последнее время здешнему бизнесу досаждают «сокайя» — это группы организованных бунтарей, которые шантажируют руководство компаний, грозя срывать собрания акционеров неуместными вопросами. И берут большие отступные за молчание и спокойствие. Один вице-президент здешнего банка даже повесился: не смог пережить обвинений в сговоре с «сокайя».

— А при чем тут я?

— Так ведь эти «сокайя» несколько раз пользовались данными ООН о делах японских компаний за рубежом.

Наступил день отлета. Нефедов так и не получил нужных сведений. В Боба он верил, но у того явно были какие-то трудности. Ничего не поделаешь. Прибыв в аэропорт, он прошел через контроль безопасности, устроился в своем кресле бизнес-класса «Боинга-747», летевшего в Гонолулу. Когда люки были задраены и стюардессы уже обходили пассажиров, проверяя, пристегнуты ли они, он, погруженный во вчерашний «Нью-Йорк тайме», услышал тонкий голос миниатюрной гавайки:

— Мистер Нефедов? Вам письмо.

Самолет набирал скорость на взлетной дорожке. Киноэкран показывал вид, открывавшийся из кабины пилотов. Когда машина оторвалась от земли и экран погас, он бережно оторвал краешек конверта, вынул записку и прочитал: «Переговоры вел «Клейтон Бэринг» из Лондона. Счастливого пути. Боб».

Нефедов положил записку во внутренний карман и закрыл глаза. До Гавайев было часов шесть лету.

Штромсен смотрел на труп Свена Ньюберга и думал, что еще совсем недавно потратил несколько дней и ночей на бесплодный допрос этого симпатичного молодого человека. С самого начала, когда того еще только арестовали, полиция поторопилась официально объявить, что найдены серьезные улики и что она идет по верному следу. Но уже на первом допросе Гном почувствовал, что напрасно принял на веру показания Рольфа Бурстина. Ньюберг начисто отверг версию о том, что он отлучался на сутки из гостиницы «Панорама». В письменном свидетельстве Бурстина, в котором тот, правда, настаивал и на очной ставке, говорилось, что в день накануне убийства Нордена он в поисках Свена приехал в Хавен, но безуспешно искал приятеля повсюду, пока к утру следующего дня не обнаружил его спящим в собственном номере. На вопрос Бурстина, где он был и что с ним случилось, Ньюберг буркнул: «У меня неприятности, не суйся не в свои дела».

Версия Бурстина расходилась с тем, что первоначально говорили пять других приятелей Ньюберга. По их словам, всю ту ночь напролет Свен пил и играл с ними в карты. Когда люди Штромсена их прижали, пятерка раскололась: Шедд Дайсен признал, что твердо не помнит, когда именно Свен покинул их компанию. Сам он, Дайсен, был несколько навеселе, и, хотя ему прежде казалось, что Ньюберг отлучался лишь ненадолго, он теперь допускает и иные варианты. «Я с какого-то момента отключился», — упорно повторял Дайсен в ответ на вопросы полицейских. Что-то в этом духе стал говорить и Стин Линдберг.

Штромсен слишком хорошо знал такого рода молодых людей: попав в полицию, они сначала ведут себя заносчиво и от всего открещиваются, но позже, осознав, что скоро их не отпустят, и приблизительно представив себе, чего от них хотят, меняют тактику и начинают подыгрывать следователю. Он привык не доверять им, хотя было много случаев, когда неустойчивость именно таких свидетелей помогала выявить истину. В данном случае Рольф Бурстин точно знал, когда он впервые появился в «Панораме»: время было зарегистрировано в журнале дежурного администратора. Странно, зачем этот журнал вообще велся? В большинстве отелей такой практики не было. Как выяснилось, журнал появился после одной истории, тоже приведшей к вмешательству полиции и нанесшей сильный, хотя и не непоправимый удар репутации отеля.

Трое других собутыльников Ньюберга продолжали стоять на своем. Но когда их попросили рассказать подробнее, как складывалась в ту ночь карточная игра, они признали, что Свен активно в ней участвовал лишь вначале, что ему чертовски не везло и что на каком-то этапе он в сердцах воскликнул: «Больше не играю!» — и отсел в кресло у окна, где тянул шнапс из бутылки. Должно быть, он выходил, потому что все они действительно помнили, как его искал Бурстин. Но они настаивали, что Ньюберг вскоре вернулся. С двенадцати до часу они прервали игру на небольшой ужин. Свен, явно забывший про невезение в карты, потешал всех, рассказывая анекдоты. На показания Бурстина о том, что около часу ночи он снова заходил в их комнату и вновь не обнаружил там Ньюберга, они заметили, что тот мог ненадолго выйти, например, в туалет.

Когда самого Свена Ньюберга привезли в полицию, он не был испуган или растерян. Упорно настаивал на своем, чем привел следователя в бешенство. Лейтенант Вольф Керсен был из тех, кто в ярости мог ударить арестованного, что, кстати сказать, нередко помогало довести дело до благополучного конца. Но в данном случае коса нашла на камень. Штромсен решил сам продолжить допрос. И тогда, после двухчасового разговора, он согласился с Ньюбергом, что надо еще точно установить, где находился сам Бурстин с часу ночи, когда он вторично не нашел Свена среди картежников, до девяти утра, когда он разбудил Ньюберга в его номере. На очной ставке Бурстин внезапно покраснел и отказался отвечать на этот вопрос.

Пять дней еще возились они с этим делом, пока не выяснилось, что Бурстин провел часть ночи с подругой Линдберга, о чем он, естественно, до поры до времени молчал, а потом умудрился заснуть в ее же номере на диване и проспал до позднего утра.

Полиции пришлось выпустить Ньюберга и его друзей. Хотя в разъяснении, которое Штромсен лично делал на пресс-конференции, было сказано, что «следствие по делу Ньюберга продолжается», сам он считал этот след мертвым. Теперь же перед ним был труп Свена Ньюберга. Значит, связь с убийством Нордена все же существовала.

Широкий пружинный матрац, на котором лицом кверху лежал убитый, стоял посреди почти пустой комнаты. На ручку кресла-качалки были небрежно брошены джинсы хозяина. На Ньюберге была лишь красная рубашка из тонкой материи. Однообразная белизна стен, потолков и простыни, покрывавшей матрац, делала всю эту сцену неправдоподобной. Красное, белое, синее — три цвета, как на чьем-то национальном флаге. Почти кощунство. Не было никаких сомнений, что его задушили, а перед этим он был объектом насилия со стороны неизвестного того же пола. Случай довольно ординарный для квартала Костен, но не для приличного района, где обитал Ньюберг.