Николай Черкашин - Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]

— Что-о? — взревел Акинфьев и из билибинского коробейника превратился в разбойного атамана. — Вон из моего дома! И чтоб духу твоего здесь не было!

Грессер вынул наган.

— Видит бог, — прошептал он, — я не хотел этого. Почти не целясь — в упор, — он выстрелил в бязевую рубаху, четырежды нажав «собачку». Тут же повернулся и вышел в прихожую, услышав только, как за спиной тяжело рухнул бывший однокашник и жалобно зазвенело столовое стекло.

Из Графского переулка Николай Михайлович направился в Адмиралтейство. В другое время он вышел бы на Невский или на Гороховую и через полчаса неспешного хода был бы у цели. Но в это ненастное утро ему понадобилось больше часа, чтобы, то пережидая красногвардейские патрули, то огибая опасные места— у Телефонной станции трещала перестрелка, добраться до павильона, на котором сверкал золоченый кортик Шпица,

В Морском министерстве, как ни в чем не бывало, творилась обычная рутинная работа. Еще звенели телефоны, еще сновали офицеры с папками для бумаг, накладывались резолюции, бессильные что-либо изменить, ставились печати, уже утратившие свою юридическую силу, отдавались распоряжения, которые уже никто никогда не выполнит…

Николай Михайлович разделся в своем кабинете и, ловя недоуменные взгляды на свои погоны, решительно направился в приемную морского министра. На большом столе адъютанта в беспорядке валялись снятые телефонные трубки, отчего зеленое сукно столешницы походило на поле брани, усеянное костями.

— Дмитрий Николаевич у себя? — осведомился Грессер у взмыленного старлейта.

— Отбыл в Зимний дворец. Когда будет — неизвестно.

Грессер досадливо покусал губы — планы снова менялись— и направился к выходу. В коридоре он едва не выбил из рук лейтенанта Дитерихса стопку свежеотпечатанных книжиц.

— Возьми себе одну в отдел! — милостиво разрешил автор, — Наконец-то мы дали флоту современный порядок старшинства… Можешь найти себя.

Грессер перелистал объемистый список, устанавливавший старшинство офицеров в чинах, и с трудом удержался, чтобы не трахнуть сияющего Дитерихса по голове новеньким гроссбухом. Идиоты, «Аврора» держит Шпиц на прицеле, а они выясняют — кто за кем! Но тут его осенило.

— У вас в ГУЛИСО есть факсимильные бланки?

— Есть, — ответил на бегу Дитерихс.

— Ну и прекрасно. Заверишь мне выписку из приказа. Вердеревский назначил меня командиром «Ерша».

— По морям соскучился?

— Да. Там воздух св. ежее.

Грессер сам отстучал на «ундервуде» выписку из несуществующего приказа, и лейтенант Дитерихс благополучно заверил ее гербовой печатью ГУЛИСО. Теперь можно было действовать.

Телефонная станция, на удивление, еще действовала, только вместо нежного голоска дежурной барыш-ци в трубке пророкотал чей-то густой бас. Тем не менее с Морским корпусом его соединили. Николай Михайлович попросил инспектора классов немедленно отправить кадета старшей роты Вадима Грессера в отдел подплава Главного штаба.

— Пусть он выйдет на набережную. За ним подойдет катер.

И, оставив инспектора в полном недоумении, пошел хлопотать насчет плавсредства. Разумеется, путь, по Неве был. куда безопаснее, чем. по мостам и улицам, перекрытым черт знает кем. Грессер проследил из окон Адмиралтейства, как моторная лодка с сыном вынырнула из-под Николаевского моста и благополучно— вздох великого облегчения — причалила к служебной пристани.

Вадим, рослый светловолосый — в мать — юноша, четко вошел в кабинет, вскинул руку к бескозырке. Николай Михайлович меньше всего хотел услышать от него казенные словеса и поспешил обнять сына так, что у того хрустнули крепкие плечи.

— Хочешь сюрприз? — с наигранной бодростью спросил Николай Михайлович. — Я беру тебя юнгой к себе на лодку. Можешь меня поздравить — назначен командиром подводного заградителя «Ерш».

— Поздравляю тебя, папа! И ты не шутишь насчет юнги?! — радостно и недоверчиво вопросил Вадим.

— Нисколько. Сейчас мы отправимся на Балтийский завод — «Ерш» стоит там, — и ты сам во всем убедишься. Быть может, даже сегодня нам предстоит боевое дело. Но об этом молчок.

— Папа, за кого ты меня принимаешь?! — засиял глазами юный Грессер.

— С твоим начальством я обо всем договорился. А пока переверни ленту литерами внутрь. Так надо. Для маскировки. И никаких лишних вопросов, мой мальчик. Виноват — юнга Грессер!

Николай Михайлович не собирался посвящать сына в детали операции. Он не мог поручиться, что в душе юноши при известии о предстоящей атаке «Авроры» не взыграют патриотические чувства. Потом, когда у них будет больше времени, а главное, когда дело будет сделано, он объяснит ему историческую необходимость их общего подвига— подвига, черт по-бери! — подбадривал себя Грессер, вспомнив бледнеющее лицо билибинского коробейника.

Ну что ж, если акинфьевы пасуют, то спасать флот и Россию придется грессерам. История повторяется: варяги снова приходят на Русь, ибо в жилах его рода текла древняя варяжская кровь.

— Подожди меня здесь, я через часок вернусь!

Пока Вадим перешивал за его столом ленту на бескозырке (блистать на питерских улицах литерами Морского корпуса было явно небезопасно), Грессер облачился в шинель, натянул дождевик с капюшоном и сбежал по боковой лестнице к выходу на набережную.

Светало. Сквозь осеннюю хмарь тускло просвечивал плоский кружок неслепящего солнца. Дождь еше моросил, и Землянухин подвязал над распахнутым люком брезент, а сам залез от режущего ветра в рубку так, что из горловины входного люка голова его торчала, как из стального окопа. Зато все было видно вокруг и не дуло. Винтовка стояла рядом под рукой. Конечно, можно было бы задраить люк и наверстать упущенное за полубессонную ночь, но Землянухин нутром чуял — в такой день спать нельзя. Неспроста аспид приснился. Да и нога размылась так, что хоть выставляй на студеный ветер. Пусть застынет, проклятая.

А тут еще глаз, зашибленный биноклем, заслезился, засвербел. Капитана 2-го ранга Грессера помянуть заставил. Ишь ведь как саданул биноклем — бровь и подглазье рассек до кости. Вахту Землянухин достоял тогда, кровью умываясь. Внизу корешам сказал, что волной об перископ приложило. Стыдно было, что подвернулся командиру под горячую руку.

Ребята в дизельный отсек его отправили. Там мотористы врачевали: тряпицу с отработанным машинным маслом под глаз приложили. У маслопупов чумных, известное дело, отработанное масло — первое лекарство. И внутрь его принимают (от язвы), и ссадины им мажут. На них, насквозь промасленных, и впрямь, как на собаках, все заживает. А тут от такой примочки разнесло Землянухину весь глаз, окривел малость, думал, и вовсе ослепнет. Старший офицер кличку ему придумал — Циклоп. «Тебе, Землянухин, теперь только в перископ смотреть — второй глаз жмурить не надо».