Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

«Время, как всегда, решает все, — подумала Патти. — Время — всеобщая мера всего, его длина, ширина и глубина — решает, будут жить те, кто ждет наверху, или погибнут. А мы, бессильные, стоим вне этого времени», — и ей снова вспомнилось ожидание в больнице возле реанимации.

Подумала, что чувствует сейчас ее мать, но вспомнила, что Мери Макгроу в эту минуту в церкви, где стоит на коленях и молится за душу Берта Макгроу, и верит, что ее молитвы будут хотя бы услышаны, если не выслушаны. Может ли вера передвинуть горы? Возможно, да, возможно, нет. Безусловно, может успокоить и утешить.

«Только я все равно не верю, — подумала Патти, возможно, впервые с истинным сожалением. — Мы отвернулись от старых обычаев, многие из нас, но что мы обрели вместо них?»

Тут она вдруг поняла, что Нат озабоченно смотрит на нее, и повторила свою мысль вслух. Задумалась, поймет ли ее Нат.

— По-моему, не обрели ничего, — ответил Нат. — Мы заменили веру тем, что называем наукой, и выяснили, что знаем слишком мало, чтобы эта замена пошла нам на пользу. Возможно, что никогда не будем знать достаточно для этого.

Патти подумала, что в его глазах, не отрывавшихся от ее лица, сквозит немой вопрос; она соскользнула со стула, подошла и села на угол его стола.

— Не бойтесь за меня. Правда. Мама сказала, что пойдет домой, выпьет чашку крепкого чая и как следует выплачется. Я поступлю так же, но потом.

— После чая? — Нат попытался пошутить.

— Я вообще очень старомодна, — ответила Патти.

Затрещал телефон. Нат взял трубку.

— Да, губернатор?

— Сегодня уже был один инфаркт, — сказал губернатор, — и это подтолкнуло меня кое-что сделать. Я приказал составить список фамилий и адресов всех, кто здесь. Когда будет готов, я его продиктую, чтобы кто-нибудь мог записать… На всякий случай.

— Да, губернатор. — Нат закрыл рукой трубку. — Найдите кого-нибудь, кто умеет стенографировать, — сказал он Брауну.

Патти вскочила с края стола.

— Я могу это сделать.

«Наконец что-то, что я могу сделать, — подумала она, — хоть чем-то помочь». Нат взглянул на нее и одобрительно кивнул.

— У меня хороший почерк, — добавила она.

Нат ответил в трубку:

— Мы готовы принять ваш список в любой момент, губернатор. — Он снова откинулся на спинку и улыбнулся Патти.

— Вы справились, — спокойно сказала Патти. — Вы обещали им что-нибудь придумать и придумали. Я горжусь вами.

— Еще все впереди. Все-все.

— И все равно я горжусь вами. Сколько бы их ни спаслось…

Рация прохрипела:

— Оливер вызывает трейлер. Трос уже там. Я хотел бы быть уверен, что кто-нибудь сумеет завязать узел; лучше всего двойной морской. Если конец отвяжется, когда кто-то будет в пути… — он не договорил.

Нат ответил:

— Там двое пожарных и, вероятно, найдется какой-нибудь бывший скаут. — Он не сумел скрыть охватившее его чувство победы. — Я позабочусь об этом, сержант. Оставайтесь на связи.

Он еще раз связался по телефону с губернатором, слегка улыбаясь мысли, что человек, привыкший решать проблемы восемнадцати миллионов человек, теперь пытается найти умельца, чтобы завязать трос нормальным узлом. Выслушал ответ.

— Спасибо, мистер губернатор, — сказал он и взял рацию. — Они справились с двойным морским. Можете быть спокойны, сержант.

— Тогда скажите им, что пора подтягивать спасательный пояс. Мы здесь наготове.

Его голос звучал поистине триумфально.

Ядро здания, превратившееся в огромную печную трубу, было уже раскалено, как пламя паяльной лампы. Труба неустанно засасывала снизу свежий воздух, который с ураганной скоростью мчался вверх, стремительно расширяясь и превращаясь в адскую печь.

Стальная конструкция каркаса начала раскаляться. Менее стойкие материалы расплавились или испарились. Там, где раскаленный воздух проникал из ядра здания в коридоры, как уже случилось на многих этажах, все моментально вспыхивало, окна из толстого закаленного стекла выдерживали всего несколько мгновений, потом с грохотом рассыпались и обломки летели вниз, обрушиваясь на площадь смертельным дождем.

Алюминиевые панели коробились, обшивка здания осыпалась и обнажала перекрытия и каркас, который был под ней.

Казалось, что огромное здание дрожит и корчится в муках, как гигантское животное, умирающее на глазах у всех.

Тем на земле, чьи глаза были достаточно остры, трос, трепетавший между двумя небоскребами, казался невероятно тонким и утлым, как паутинка. А когда спасательный пояс с первой ношей вынырнул из окна и отправился в головокружительное путешествие к крыше Торгового центра, расположенной гораздо ниже, казалось, что матерчатый мешок и женщина в нем просто висят в воздухе, удерживаемые только верой, что в своей фантастической попытке спасения из геенны огненной он смог противостоять земному притяжению.

Звали ее Хильда Кук, она играла на Бродвее главную роль в мюзикле «Прыгай от радости!».

Ей было двадцать девять, на ней были сапоги, бикини и платье до середины бедер. Теперь оно задралось до подмышек. Длинные красивые ноги, просунутые в штанины спасательного пояса, торчали наружу. Она истерически впилась в матерчатые лямки.

Когда из пустой чаши для пунша ей подали маленький клочок бумаги, она, не веря себе, вытаращила глаза и взвизгнула:

— Это невозможно!.. У меня первый номер!

Жеребьевкой руководил генеральный секретарь.

— Кому-то он должен был достаться, — заметил он. — Поздравляю вас!

Тяжелый трос, по которому двигался спасательный пояс, они протянули в окно и подняли к потолку, где один из пожарных пробил багром дыру до самой стальной балки, к которой и привязали трос.

Это была идея Бена Колдуэлла, руководившего всей операцией.

— Мы должны прикрепить его к потолку, — сказал он, как будто объясняя задачу аудитории не слишком сообразительных молодых архитекторов, — иначе трос ляжет на оконную раму и мы не сможем втащить спасательный пояс внутрь. Если говорить обо мне, то я предпочитаю лезть в него здесь, а не вылезать для этого из окна.

На буксирном тросе, который тоже был привязан к поясу, были трое мужчин. Хильда Кук, покачиваясь в воздухе посреди комнаты, сказала им:

— Только, ради Бога, не спешите! Я готова от страха проглотить язык!

Когда она выехала в окно и оказалась вне здания, ветер заревел в ушах, толстый трос начал раскачиваться и Хильде, разумеется, показалось, что она падает.

Она завизжала, закрыла глаза, потом завизжала снова.

— И в этот момент, дорогие мои, — рассказывала она позднее, — я и обмочилась. Серьезно. И нисколько этого не стыжусь.

Ветер холодил ее ноги, свистел в ушах и трепал ее, как куклу. Раскачивание и рывки продолжались и, чем ближе она была к середине пути, тем размах качки был сильнее.