Николай Лузан - Фантом

— До сих пор расхлебать не можем, — мрачно обронил Быстроног.

— То, что случилось на Кавказе двести лет назад, я имею в виду приход России, то случилось, — констатировал Лакоба. — Так вот когда в Исфагане узнали об этом союзе Ираклия, то потеряли дар речи от подобного вероломства. Под защитой русских штыков он платил презрением своему бывшему хозяину — шаху и торопился засвидетельствовать преданность новому. В Тифлисе посланцы Екатерины таяли от радушия грузинской знати, а в холодном Петербурге ее пылкие речи во славу России согревали сердца вельмож сиятельного двора.

Предав своего прежнего хозяина — персидского шаха, Ираклий первым делом принялся откусывать «лакомые куски» от разваливавшейся империи. Опираясь на мощь батальонов кавказских егерей, он захватил Гянжинское и Эриванское ханства. Аппетит, как говорится, приходит во время еды, используя нарастающее соперничество между Россией и Турцией за господство над Кавказом, Ираклий попытался проглотить Менгрельское царство. Это явно не понравилось в Стамбуле, и тогда, чтобы не дразнить грозного соседа, он вступил с султаном в тайные переговоры.

В 1786 году, нарушив положения Георгиевского трактата, Ираклий заключил за спиной России договор с Турцией. Казалось бы, он перехитрил всех. В Петербурге добился высокого покровительства и защиты от обманутой и преданной Персии. В Стамбуле султан сменил гнев на милость и, более того, пообещал Ираклию удерживать воинственных лезгин и чеченцев от набегов на Грузию. Но так казалось только Ираклию. В Петербурге, узнав о его черной измене, пришли в страшное негодование, но поделать ничего не могли. Чаша весов в Русско-турецкой войне склонилась в пользу Турции, и Ираклий, посчитав, что с броском России на Кавказ покончено, ринулся в объятия Османской империи. Летом 1787 года в Стамбуле договор был ратифицирован. В Петербурге такого откровенного бесстыдства простить не могли, и русские батальоны покинули неверного союзника.

Спустя четыре года турецкие войска потерпели поражение в войне с Россией. Ираклий остался один на один не только с потрепанной Турцией, а и с набравшей силу Персией. Ее шах Ага Каджарский железной рукой собрал осколки империи, и его армия двинулась на Тифлис. В 1795 года в Крцанисской битве персы наголову разбили войска Ираклия, и ему с сыном Георгием пришлось спасаться бегством.

— Привычное для них занятие, — хмыкнул Остащенко.

— Сейчас на месте битвы находится резиденция Саакашвили, — блеснул эрудицией Быстроног.

— Значит, скоро и он будет паковать чемоданы, — заявил Кочубей.

— Не уверен. Сегодня у него крутой хозяин, — возразил Олег.

— Американцы? Они — где, а мы рядом. Вот наберемся силенок, и все вернется на круги своя, — заключил Остащенко.

— Вот именно силенок! — подчеркнул Станислав. — А на чьей она стороне — это всегда очень тонко улавливали грузинские вожди. Тот же Ираклий после сокрушительного поражения от персов, казалось бы, потерял все. Ан нет, выплыл и предпринял ловкий ход — передал трон Георгию. Прилежный ученик своего отца, он сделал Петербургу такое предложение, от которого трудно было отказаться, — о принятии в российское подданство Картли и Кахетии.

В 1801 году они вошли в состав Российской империи, и с того времени начался новый отсчет собственно уже истории Грузии. Под надежным зонтиком России она как на дрожжах стала разрастаться территориально. С помощью русских батальонов присоединила к себе земли Ахалцихе, Саингило, Аджарии и за короткий срок приобрела такой статус в империи, который не имела какая-либо другая губерния. С населением в 300 тысяч, местных князей оказалось не меньше, чем во всей 50-миллионной России. От фамилий грузинской знати, князей Шервашидзе, Чавчавадзе, Церетели, Орбелиани, входивших в царскую свиту, рябило в глазах и звенело в ушах. С космической скоростью она взлетела на орбиту высшей русской аристократии. Грузия стала эдаким баловнем в Российской империи, а к грузинам сформировалось особое отношение, которое не наблюдалось по отношению к другим нациям.

— «И божья благодать сошла на Грузию! Она цвела…» — вспомнил Кочубей слова известного поэта.

— По-другому не скажешь, — согласился с ним Лакоба. — И эта благодать приобретала не поддающиеся разумному объяснению проявления. Известно, с какой жестокостью в Петербурге было подавленно восстание декабристов. Пестель, Рылеев, Каховский, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол — господа голубых кровей — закончили жизнь на эшафоте. Спустя семь лет антигосударственный заговор был раскрыт в Тифлисе, и как вы думаете поступили с его организаторами — князьями Орбелиани?

— У нас всегда одно и то же — бесплатная путевка в Сибирь, — ответил Быстроног.

— А вот и не угадал, Боря. Почетная ссылка в центральную губернию, а через пару лет высочайшее помилование и восстановление во всех правах. Старость они встретили в достатке и почете. Один Орбелиани вышел в отставку генераллейтенантом, а второй — Георгий одно время исполнял обязанности наместника царя на Кавказе. И вообще отношение российской власти к Грузии и грузинам поражает. Позже Николай II отклонил предложение председателя правительства графа Витте о разведении в Грузии чая под тем предлогом, что это «…чрезвычайно трудоемкая плантаторская культура… — в связи с чем он — …не хотел бы, чтобы грузины изнуряли себя на чайных плантациях».

— Да, этому трудно найти разумное объяснение. Но то происходило в девятнадцатом веке, а в двадцатом среди вождей революции было много грузин. Одни имена чего только стоят: Сталин, Орджоникидзе, Берия, Сванидзе, — напомнил Кочубей.

— Извините, Николай, это опять-таки поверхностный взгляд. Все гораздо сложнее, — вежливо заметил Лакоба и пояснил: — Если внимательно посмотреть на тот короткий период в отношениях России и Грузии, я имею в виду с октября восемнадцатого по февраль двадцать первого, то вы поразитесь тому, какие невероятные политические кульбиты совершала грузинская правящая верхушка.

— А если подробнее, этот цирк для меня становится все более интересным, — проникся рассказом Остащенко.

— Станислав, ребята, может, повременим с грузинскими революциями и цирком? Не знаю, как у вас, а у меня настоящая контрреволюция в желудке. Давайте пройдемся по шашлычку? — вмешался в разговор Быстроног.

Все охотно согласились. Борис подозвал к столу официанта и через несколько минут тот появился с блюдом, на котором высилась горка аппетитно зажаренного мяса, щедро усыпанного петрушкой. Это было фирменное блюдо повара Рамина — ребрышки молодого барашка, замоченные в знаменитом ачандарском вине. На время за столом воцарилась сосредоточенная тишина. Собеседники отдались во власть поварского искусства Рамина и собственного желудка. Николай, расправившись с очередной порцией шашлыка, блаженно откинулся на спинку лавки и шутливо заметил: