Росс Томас - Желтый билет

— Я сказала ей, что Арч сказал мне, что они собираются использовать профсоюз точно так же, как использовали его в шестьдесят четвертом году, но теперь, слава богу, есть он и он этого не позволит. Или что-то в этом роде.

Я наклонился вперед.

— Когда ты сказала ей об этом?

— Несколько дней назад. Может, неделю, как бы между прочим. В обычном разговоре. Так мне тогда казалось. В этом есть какой-нибудь смысл?

— Будь уверена, для Макса Квейна эти сведения означали очень многое.

— А для тебя?

Я подумал о Максе, лежащем на зеленом ковре с перерезанным горлом.

— Надеюсь, что нет.

Я воспользовался телефоном Одри и позвонил сенатору Вильяму Корсингу. Сенатор был на совещании, но просил передать, что хотел бы встретиться со мной в десять утра, если мне это удобно. Если нет, он готов увидеть меня в одиннадцать.

Голос молодой женщины, с которой я говорил, обволакивал, как мягкая ириска, а когда я сказал, что приеду в десять, ее благодарность не знала границ, и я положил трубку в полной уверенности, что теперь с моей помощью республика все-таки будет спасена.

Потом я позвонил Мурфину, и вместо приветствия он сказал:

— Макс не оставил страховки.

— Жаль, — ответил я.

Мурфин вздохнул.

— Я и Марджери провели с ней почти всю ночь. Она все время повторяла, что покончит жизнь самоубийством. Ты же знаешь Дороти.

Я действительно знал Дороти. Двенадцать лет назад мы с Дороти встречались короткое, исключительно печальное время, за давностью сжавшееся до одного долгого дождливого воскресенья. Потом я познакомил ее с Максом Квейном, и тот увел от меня Дороти. За что я очень благодарен Максу. Макс никогда не говорил, рад ли он тому, что я познакомил его с Дороти, а мне как-то не пришлось спросить его об этом.

— Так чем я могу помочь?

— Ты бы мог нести гроб, — ответил Мурфин. — Я никого не могу найти. Человеку тридцать семь лет, и я не могу найти шестерых мужчин, которые понесут его гроб.

— Я не хожу на похороны.

— Ты не ходишь на похороны, — эхом отозвался Мурфин таким тоном, будто я сказал, что не ложусь по ночам в постель, а сплю, повиснув на стропилах.

— Я не хожу на похороны, поминки, свадьбы, крестины, церковные базары, политические митинги и рождественские вечеринки в учреждениях. Я сожалею о том, что Макс умер, потому что он мне нравился. Я даже готов заехать к Дороти и предложить ей и детям пожить немного на ферме. Но гроб я не понесу.

— Вчера вечером, — вздохнул Мурфин, — они сообщили о Максе в шестичасовом выпуске новостей. Мы с Марджери приехали к ней в половине седьмого, возможно, в семь, а она уже билась в истерике. Ну, ты понимаешь, мы решили остаться на пару часов, максимум на три-четыре, а потом, думали мы, придут соседи и возьмут все на себя. Не пришел никто.

— Никто?

— Кроме полицейских. Не было даже телефонных звонков, если не считать газетчиков. Такое трудно представить, не правда ли?

— Действительно, трудно, — тут же согласился я. — У Макса было много знакомых.

— Знаешь, что я тебе скажу? — продолжал Мурфин. — Я думаю, кроме меня у Макса не было друзей. Возможно, и кроме тебя, но в этом я не уверен, так как ты не хочешь нести гроб.

Я повторил, что заеду к Дороти, и спросил:

— А что сказал Валло?

— Ну, он, похоже, решил, что Макс специально устроил так, чтобы его убили. Он сказал, что сожалеет и все такое, но как бы походя. В основном его интересовало, кем мы заменим Макса. Я обещал подумать над этим, и он попросил связаться с тобой и узнать, нет ли у тебя каких-нибудь предложений.

— Нет, — ответил я.

— Ты сам и скажи ему об этом. Он хочет встретиться с тобой сегодня.

— Когда?

— После двенадцати.

— В какое время?

— Половина третьего тебя устроит?

Я на мгновение задумался.

— Я приеду в два, и мы подумаем, как помочь Дороти.

— Да, возможно, ты придумаешь, как объяснить Дороти, откуда у Макса взялась эта подруга.

— Кто?

— Согласно данным полиции, очень милая негритянка.

— Они сказали Дороти?

— Пока еще нет.

— Полиции известно, кто она?

— Она снимала квартиру на имя Мэри Джонсон, но в полиции полагают, что имя не настоящее. Платила сто тридцать долларов в месяц, включая коммунальные услуги. — Мурфин, как всегда, не мог обойтись без подробностей.

— И что думают в полиции?

— Они думают, что у нее был поклонник, а возможно, и муж, который выследил ее и Макса и набросился на него с ножом. Перерезал ему горло. Ты представляешь, что это такое?

— К сожалению, — ответил я.

— Я ездил в морг и опознал его, потому что Дороти к тому времени уже тринадцать или четырнадцать раз сказала, что наложит на себя руки. Знаешь, что я тебе скажу?

— Что?

— Макс выглядел совсем неплохо. Для человека, которому перерезали горло.

Я сказал Мурфину, что приеду к нему в два часа, набрал номер Ловкача и пригласил его на ленч. Когда я объяснил, где и когда я намерен перекусить, у него вырвалось:

— Ты, конечно, шутишь?

— Теперь это семейное дело, дядя, — возразил я, — и мне не хотелось бы говорить там, где нас могут услышать.

— Ну, тогда мы сможем выпить немного вина.

— Если ты привезешь его с собой, — ответил я и положил трубку.

После Ловкача я позвонил адвокату. Его звали Эрл Инч, я знал его много лет. Он брал приличные деньги, но честно отрабатывал каждый цент, а я чувствовал, что мне необходим хороший адвокат. Когда я сказал, что у меня неприятности, он ответил: «Отлично», — и мы договорились встретиться в половине четвертого. Денек выдался почище вчерашнего.

— И какие у тебя неприятности? — спросила Одри, когда я положил трубку.

— Достаточно серьезные, чтобы прибегнуть к услугам адвоката. И Ловкача. Он может замолвить за меня словечко там, где это нужно.

— Тебе нужны деньги?

— Нет, но все равно спасибо.

— Салли, — сказала она. — Тебе придется сообщить полиции о Салли, не так ли?

— Да.

— Ей это чем-нибудь грозит?

— По-моему, нет.

— Скорее бы она пришла домой.

— Она придет, как только оправится от этого потрясения.

— Харви.

— Да?

— Если я могу чем-то помочь… ты только скажи.

— От тебя требуется только одно.

— Что?

— Приехать в субботу на ферму.

Канцелярия сенатора Вильяма Корсинга находилась в Дирксен Сенат Офис Билдинг. Как и другие служебные помещения Конгресса, канцелярия сенатора, казалось, страдала от тесноты. Столы сотрудников теснили друг друга, погребенные под кипами документов, коробками с конвертами, фирменными бланками и невообразимым количеством старых выпусков «Конгрешенл Рекорд».

Но сотрудники показались мне веселыми, деловитыми, уверенными в важности выполняемой ими работы. Возможно, так оно и было. Мне пришлось подождать несколько минут, прежде чем молодая женщина провела меня в кабинет сенатора. Я почему-то думал, что это будет взбалмошная блондинка, но она оказалась высокой стройной брюнеткой лет тридцати, с умными, даже мудрыми глазами и сухой улыбкой, дающей понять, что она знает, как звучит ее голос, но ничего не может с этим поделать, и к тому же, чего уж притворяться, голос этот иногда оказывается очень полезен.