Росс Томас - Четвертый Дюранго

— Я купила старомодный летний костюмчик в магазине для бедных в Санта-Барбаре.

— Пойдет.

— Мне звонить ему отсюда?

— Господи, конечно же, нет. Из таксофона.

— Ты не хочешь услышать, как звучит мой голос?

Контрэр сморщился, словно его обвинили в непрофессионализме.

— Естественно, хочу. Я только что собирался попросить тебя.

— Значит, так. Алло, вы слушаете? Вы слышите миссис Нельсон Уигмор? Кузину Келли Винса? И я хочу узнать, могу ли я у вас кое-что отколоть?

Контрэр снова кивнул в знак одобрения.

— Не забывай повышать голос в конце каждой фразы. Но звучит отлично — словно ты родом откуда-то с полпути между Нью-Орлеаном и Мобилем.

— Я практиковалась с диктофоном.

Контрэр опять нахмурился, словно стараясь вспомнить что-то забытое. Ничего существенного в голову ему не пришло и вместо этого он задал вопрос:

— Как Б.Д. и Сид?

— Они пока так и не поняли, что их водят за нос. Разве что Сид выяснил, кто такая была Хейзи. Кстати, почему тебе пришлось ее прикончить?

— Почему? Потому что ты притащила ее, когда мы нуждались в фотографе, а она могла связать тебя со мной, вот почему. А после того, как она увидела, что я уложил того копа из дверей фургона, чего иного ты от меня ждала?

— Ты мог поступить как-то по-другому.

— Ты говоришь так, словно я только и хотел прикончить ее, будто мне нравится убивать и все такое. Может, тебе стоит знать, что у меня с Хейзи стали складываться очень неплохие отношения.

— Да пошел ты, Тедди.

— Пошла сама, Дикси.

Они часто прощались таким образом.

Выехав со стоянки, Дикси Мансур двумя кварталами дальше нашла бензозаправку «Тексаско» с вереницей платных таксофонов. Она вылезла из «Роллса», закрыла его и, бросив квотер, набрала одиннадцатизначный номер. Когда ей ответили, вмешался голос оператора, напомнившего, что три минуты разговора стоят 1,25 доллара. Дикси в ответ купила семь четвертаков.

Когда их звон стих, мужской голос на том конце повторил: «Санаторий „Алтоид“».

Дикси перешла на южный диалект:

— Могу ли я поговорить с доктором Дэвидом Пизом? Вы не узнаете миссис Нельсон Уигмор? Племянницу мистера Джека Эдера?

Когда циферблат его «Омеги» в корпусе из нержавеющей стали показал, что минуло точно шесть утра понедельника, четвертого июля, Мерримен Дорр обеими руками ухватился за канат и стал раскачивать язык старого школьного колокола.

На счет девять, когда он скорее дернул, чем потянул, медный корпус издал густой звук, на который ответил отдаленный лай, как минимум, двух дюжин собак. Дорр все быстрее и быстрее колотил в колокол, подвывая и подлаивая в унисон собакам и время от времени выкрикивая строчки «Боевого гимна республики», «Дикси» и «Боже, благослови Америку».

Он звонил в школьный колокол точно десять минут. В 6.10 он строевым шагом направился к бывшему школьному флагштоку, поднял на нем «Звезды и Полосы» и встал по стойке «смирно», декларируя «Залог Преданности». Не меняя положения тела, Дорр отдал флагу четкий салют и склонил голову. На лице его расплылась сияющая улыбка, которая, вне всяких сомнений, могла принадлежать только завзятому патриоту или, как кое-кто посчитал бы, круглому идиоту.

Сделав поворот кругом, Дорр тем же строевым шагом подошел к парадному входу «Кузины Мэри», сохраняя на лице Сияющую Улыбку, достойную дня Четвертого Июля, но уже думая о завтраке, который включал в себя апельсиновый сок, сосиски с картошкой, черничный пирог, два или три яйца, слегка поджаренные тосты с солью и, по меньшей мере, три чашки кофе. После того он мог позволить себе отправиться в город полюбоваться парадом.

Участники парада стали собираться к девяти часам недалеко от бывшего железнодорожного вокзала Дюранго, который, расставшись со своим предназначением, стал бесполезен, когда выяснилось, что железная дорога больше не приносит никакого дохода.

Вокзал преобразовали в Туристский и Культурный Центр Дюранго. Его существование длилось, пока не выяснилось, что он обслуживает всего несколько драгоценных туристов в год, а о культуре не стоило и говорить. Вокзал с равным успехом становился то подобием универмага, то баром, где подавали японское блюдо суши, то книжным магазином для взрослых, то кафе стиля «Текс-Мекс», то клиникой акупунктуры. Все эти заведения прогорали одно за другим. Наконец, здесь разместился городской Центр контроля за венерическими заболеваниями, который Сид Форк и все прочие по привычке называли триппер-бар.

Предполагалось, что парад начнется как предписывалось расписанием в 10.30, если бы у «Форда-Бронко», в котором добиралась мать-одиночка 12-летнего Билли Апко, не спустило колесо, что потребовало от нее с Билли двенадцати минут на его смену. Но поскольку Билли был ударником на самом большом барабане в оркестре из волынок и ударных, существующем на средства Кивани-клуба, начало парада отложили до его появления.

Путь шествия пролегал прямо от Пятой Нордс-стрит через сердце делового квартала, пока примерно к полудню он не достиг Хэндшоу-парка, где стояла трибуна, с которой к участникам парада обратилась мэр Б.Д. Хаскинс, произнеся, по оценке «Дюранго Таймс» «краткую патриотическую речь». Сопровождение мэра слонялось по парку в ожидании бесплатных «горячих собак» и соды-пепси, которыми обеспечивали супермаркеты «Мейфуэй» и «Альфа-Бета», а для взрослых — пятицентовые пластиковые стаканчики пива, традиционное подношение бара «Синий Орел».

Джек Эдер и Келли Винс, держа в руках стаканы с разливным пивом, стояли у «Синего Орла», ожидая приближение парада. Чуть позади их и несколько слева находился детектив Джой Хафф, голый череп которого прикрывала бейсбольная шапочка с эмблемой «Чикагских кубинцев»: она, а также огромная сигара лишали его привычного профессорского вида. Справа от Винса и Эдера стоял детектив Уэйд Брайант, чей рост позволял ему смотреть поверх голов публики, толпящейся на повороте дороги.

Возглавляли парад цветастые мундиры, принадлежащие членам Американского Легиона и Ветеранов иностранных войн, все из которых были настолько стары, что могли принимать участие во второй мировой войне или в корейском конфликте. За ними следовала платформа «Сандвичи и Пироги Красотки Полли», одна из девяти коммерческих колесниц, принимающих участие в параде. Дальше двигалась «Дикая команда», клуб антикварных мотоциклов, члены которого пользовались только древними «Харлей Дэвидсон»; далее — Философическое общество Дюранго, предметом гордости которого было несколько превосходных лошадей; затем Корпус волынщиков и ударников Кивани-клуба во главе с Билли Апко, колотившем в свой огромный барабан; «Веселые Вакеро» в красочных костюмах, которые, лихо гарцуя, напропалую флиртовали со зрительницами; еще несколько колесниц; мэр, сидевшая на опущенном парусиновом верхе «Крайслера» 1947 года выпуска; шеф полиции, махавший с заднего сидения «Бьюика-Сенчури» 1940 года; члены городского совета, сгрудившиеся в одной повозке, влекомой двумя внушительными мулами, по-идиотски улыбались толпе; группа бойскаутов; клуб велосипедистов; четырнадцать клоунов, нанятых Торговой Палатой, которые разбрасывали конфетки от «Херши» и жевательные резинки «Флир», и, наконец, двенадцать мажореток, вошедших в возраст полового созревания, которые лихо жонглировали своими жезлами под звуки «Полковника Богги», производимого оркестром волынок и рожков Ротари-клуба.