Роберт Стреттон - Час нетопыря

На десятой минуте начальник понял, что происходит нечто неординарное и что медлить больше нельзя. Если в Вашингтоне объявлена «зеленая тревога», значит, там ожидается какое-то из ряда вон выходящее событие. И надо же, чтобы такое случилось именно здесь, в этой далекой и безлюдной пустыне. В нормальных условиях начальник продолжал бы свои попытки выяснить, что это за аномалия. Но при объявленной «зеленой тревоге» важны прежде всего быстрые и решительные действия.

Одним движением пальца комендант запустил шесть маленьких ракет, начиненных полосками серебряной и алюминиевой фольги. Это по-прежнему самый дешевый и самый надежный способ постановки помехи. Ракеты взорвались через тридцать секунд, рассыпав по экрану радара миллионы миниатюрных отблесков. Таинственные точки на мгновенье разлетелись, закружились, после чего снова собрались в кучку и с еще большей скоростью продолжили свой полет по направлению к Южной Аляске, чуть-чуть изменив курс. В это же время указатель высоты на мгновение показал 175 000 футов, то есть почти 53 километра. И тут же на счетчике снова появился ноль.

Положение стало опасным. Канадец, как ему полагалось по инструкции, уведомил по телефону Оттаву, не скрывая своего волнения. После секундного раздумья начальник сорвал пломбу с переключателя прямой связи с командующим стратегическими ВВС. Но в этом уже не было нужды, так как в этот же момент на карте в Омахе тоже появились таинственные точки.

Командование стратегических военно-воздушных сил потребовало объявить «красную тревогу».

В 6 часов 26 минут по вашингтонскому времени, за 4 минуты до начала заседания Совета национальной безопасности, адъютант президента, лейтенант-командор Бенджамин Мур, услышал в своем черном чемодане уже не тонкое дребезжание, а резкий пронзительный свист. Он немедленно установил все переключатели в положение «ожидание-прием», и после этого из миниатюрного селектора раздался оглушительный голос командующего стратегическими ВВС генерала Фоули. Он потребовал немедленного разговора с президентом. В другом канале раздавался прерывистый равномерный звук зуммера, означавший, что все средства специальной связи на земном шаре и части космического пространства действуют исправно.

Командор Мур ответил в соответствии с уставом, что просьба принята и через минуту он доложит о ней президенту. Но он не мог этого сделать немедленно. Президент Гаррисон перед заседанием Совета направился в туалет, а Мур стоял под дверью.

Через минуту генерал Фоули сердито спросил, почему президент до сих пор не отвечает. Мур ответил, что надо подождать еще немного. Фоули крикнул, что нельзя терять ни секунды. Мур облизал пересохшие губы (такое впервые случилось) и неуверенным голосом объяснил, что президент находится в туалете и поэтому…

Фоули спросил, кто будет отвечать за задержку в установлении связи с президентом, тем более что, согласно постановлению конгресса, президент не может удаляться более чем на тридцать футов, то есть на девять метров, от своего адъютанта.

В шесть часов двадцать девять минут президент Гаррисон вышел из туалета. С удивлением глянул на встревоженное, посеревшее лицо стоявшего у двери адъютанта. Он не сразу заметил, что чемоданчик адъютанта открыт, издает странные звуки и светится множеством разноцветных огоньков.

Впервые в жизни Говард Джеффри Гаррисон занервничал.

Через двадцать минут после того, как началось заседание правительства ФРГ, вице-канцлер Фёдлер, сославшись на чрезвычайно срочное дело, попросил канцлера освободить его от дальнейшего участия в дебатах. Это была явная потеря времени. Выступала главным образом министр фрау Швелленберг, и чем больше она говорила, тем очевиднее становилась вся бездна ее глупости. Канцлер отвечал на срочные телефонные звонки, что-то поспешно записывал, начальник ведомства приносил секретные бумаги.

За тридцать минут, предшествовавших заседанию правительства, Фёдлер узнал слишком много важных вещей, чтобы тратить ценное время на выслушивание бабьей болтовни насчет детских садов и еще чего-то в этом роде. Сначала Фёдлер был склонен не придавать чрезмерного значения пропаже боеголовок, но теперь у него уже не было сомнений, что начинается крупная игра, может быть, самая крупная из всех, какие ему довелось видеть. Он не собирался оставаться в стороне, хотя партнеры отнюдь не приглашали его к участию. Фёдлер давно уже считал аксиомой, что политику, который позволяет вытолкнуть себя из круга лиц, принимающих решения, следует как можно скорее заняться разведением помидоров в своем огородике. Места наверху чертовски мало, а всякие там кризисы, повороты и переломы уменьшают его по крайней мере вдвое.

Первым Фёдлер вызвал к себе полковника Шляфлера. Начальник канцелярии министра Граудера поначалу отговаривался множеством срочных заданий. Но Фёдлеру достаточно было повысить голос, и через шесть минут (Фёдлер это специально отметил, желая выяснить, не зашел ли Шляфлер по пути еще куда-нибудь) секретарша доложила о его прибытии.

Теперь начинается игра.

— Приветствую вас, полковник, — говорит Фёдлер своим «официальным» тоном, без обычного шутовства, характерного для его обращения с людьми, которыми он пренебрегает. — Хорошая погода сегодня. Что у вас нового?

— Я думал, что это я узнаю что-нибудь новое, — флегматично отвечает Шляфлер. — Невысокое служебное положение лишает меня возможности узнавать новости от властвующей элиты.

— Невысокое положение имеет ту особенность, что при благоприятном стечении обстоятельств может стать высоким, разумеется благодаря этой самой элите.

— Глубокая мысль, господин канцлер.

— Предлагаю закончить наш светский разговор. Сейчас не до шуток. Время бежит, происходят важные вещи, о которых вы знаете лучше меня.

— Никто в этой стране не знает больше, чем вы, господин канцлер.

— Это верно. Но ведь где-то и когда-то я это узнал. Хорошо. Что вы скажете, если я сейчас спрошу вас, как здоровье капитана Ламха и его жены Маргариты?

На лице Шляфлера не появляется даже намека на смущение или испуг. Это трудный противник. Или трудный и опасный партнер, если он таковым станет.

— Я скажу, — невозмутимо говорит Шляфлер, — что такой офицер мне неизвестен, а офицерские жены меня вообще не интересуют.

Фёдлер решает зайти с другой стороны.

— Почему покончил с собой генерал Зеверинг?

— Потому что был агентом противника.

— Военная контрразведка ничего про это не знает.

— Плохо работают, вот и все.

— Почему ваши люди в следственной группе мешают выяснению обстоятельств налета?

— У меня нет своих людей. Решение изменить состав следственной группы принял мой начальник, министр Граудер.