Дёрдь Фалуш - Немое досье

— Да сколько же это будет продолжаться?! — вышла из себя Эва Ласло.

— Я говорил вам, — уклончиво ответил Ружа, — что вы, очевидно, фигурируете в их списках.

— Проклятые списки! — воскликнула она. — Я сном-духом ни о чем не ведаю и все-таки фигурирую в чьих-то списках как человек, которого следует ликвидировать!

— Дело в том, что они не знают, рассказывал ли вам Ковач о своих делах!

— Ничего! — заплакала девушка. — Поймите же наконец, что ничего он мне не рассказывал!

— Я вам верю, — успокоил ее Ружа. — Если бы вы что-нибудь знали, то, естественно, сообщили бы нам, чтобы тем самым помочь Палу Ковачу.

Глаза Эвы прояснились.

— Вот видите, — сказала она, улыбаясь, — до чего довел меня страх. Я даже не спросила у вас, как Пали? Что с ним?

— Трудное у него положение, — вполголоса, словно бы про себя, произнес подполковник. — А молчанием он только усугубляет его.

— Это ужасно!

Ружа, как бы машинально, открыл лежащую перед ним на столике посеребренную шкатулку для сигарет.

— Извините, — спохватилась девушка, — я вам не предложила. Закуривайте!

Ружа сначала протянул сигаретницу Эве.

— Спасибо, я не курю, — отказалась она.

— Тогда и я не буду у вас дымить, — с облегчением отложил сигареты некурящий Ружа. То, что было нужно ему, он узнал. В шкатулке лежали только венгерские сигареты.

— Нет-нет, пожалуйста, — уговаривала его Эва. — Пали ведь тоже курящий.

— Какие он курит? — поинтересовался Ружа. Вопрос прозвучал естественно, как будто задал его заядлый курильщик, мечтающий узнать, не существует ли сигарет, которые спасли бы его от неизбежного никотинного отравления.

— Только импортные, — едва заметно улыбнулась Эва. — «Честерфилд», «пэл-мэл», «данхил», «лорд» — все, что может купить в табачном ларьке.

— А теперь, как я вижу, — иронически сказал Ружа, — вы держите в доме только венгерские.

Эва Ласло помедлила, словно бы в нерешительности, потом резко встала, подошла к шкафу и, вытащив один из ящиков, поставила его перед подполковником. Он был полон импортных сигарет. Среди прочих лежали и пачки «пэл-мэла».

— Это сигареты Пали, — сказала девушка и посмотрела на подполковника колючим взглядом. — Я убрала их, чтобы они не напоминали мне о прошлом. Надеюсь, вы понимаете меня?

Ружа был ошеломлен, на это он не рассчитывал и потому поспешил сменить тему:

— Пожалуй, я сегодня же расскажу Ковачу, что с вами пытались покончить. Он должен знать, что те, кого он прикрывает своим молчанием, посягают на вашу жизнь. Если вы ему дороги, он будет давать показания.

— Пали любит меня, — сказала Эва задумчиво. — Да-да, расскажите ему, и как можно скорее, о том, что случилось сегодня утром. Это и в моих интересах.

— Возможно, тогда он поймет наконец, что дальше ломать комедию не имеет смысла.

Девушка не ответила. Она встала, подошла к окну и посмотрела на улицу.

— Я даже в окно боюсь выглянуть, — сказала она. — Думаю, вот увидят меня за занавеской и выстрелят.

— О вашей безопасности в данный момент заботятся четверо наших людей.

— Я никого не вижу, — удивилась девушка.

— Было бы плохо, если бы вы их видели!

Ружа тоже поднялся, давая понять, что визит окончен, ему пора уходить.

Эва Ласло проводила его до двери.

По мнению Мюллера, все шло, как было задумано, и даже лучше. Его назначили дежурным. Он для виду посопротивлялся, но не слишком настойчиво, хорошо понимая, что независимо от того, какую ему поручат работу, он сможет перемещаться относительно свободно. Днем его распределили на кухню: помогать поварам, участвовать в раздаче пищи.

Товарищи по несчастью — без особых расспросов со стороны Мюллера — вскоре выболтали, в каких камерах содержат «особо опасных». Таких было трое. О двоих они знали все, о третьем — ничего. Мюллер решил сконцентрировать внимание на третьем, и удача, которую в данном случае олицетворял старший лейтенант Салаи, не заставила себя долго ждать.

Вечером Мюллер с напарником таскали от камеры к камере тяжеленный бак с густой похлебкой, причем как раз в том отсеке, где находилась одиночка Ковача.

В глухой тишине слышен был только звон ключей да скрежет замков. Отперев камеру, охранник распахивал дверь, Мюллер подходил к заключенному и, взяв у него котелок, нес к баку. Напарник наполнял посудину, и Мюллер вручал ее ожидающему на пороге арестанту. Тот поворачивался и отходил к столу, после чего охранник запирал камеру и, сопровождаемый дежурными, направлялся к следующей двери.

За ними, чуть поотстав, шел Салаи в форме старшего сержанта. Мюллер не обращал на него внимания. Он думал, что так положено по уставу, чтобы процессию замыкал второй охранник, проверяющий через глазок, что делают заключенные, получив свою порцию супа.

Когда подошли к камере Ковача, Мюллеру показалось, что тишина в коридоре еще больше сгустилась. Звуки — скрежет ключа, стук бака о каменный пол — доносились до его слуха словно бы издалека.

Салаи, напрягая внимание, замер у третьей камеры, взявшись рукой за накладку глазка и делая вид, что собирается заглянуть в него. Но взор его был прикован к Мюллеру.

Вот дверь отворилась, и на пороге показался Пал Ковач. «Он самый!» — мгновенно узнал его Мюллер и, взяв у него из рук котелок, с деланным равнодушием пошел к напарнику.

Салаи не мог объяснить себе, что необычного было в движении Мюллера, когда тот, чуть подавшись вперед, подхватил полу пиджака, чтобы она, чего доброго, не попала в наполненный доверху котелок. Движение было естественным. Правда, до этого о чистоте своего пиджака Мюллер почему-то не заботился.

Сделав два шага, Мюллер взялся за ручку котелка обеими руками, при этом правая едва заметно ударилась о край посудины, и тут же на поверхность супа всплыл пузырек воздуха.

Салаи был начеку. Он бросился к Мюллеру, выбил у него из рук котелок, а самого отшвырнул от бака с едой. Охранник заломил Мюллеру руку за спину, так что тот не мог и пошевелиться. Второй дежурный с большим половником в руках наблюдал за этой сценой, не веря своим глазам.

Склонившись над лужей, старший лейтенант размазал суп по полу и мигом нашел таблетку, которую Мюллер подбросил в похлебку Ковача. Судя по тому, как обтаяли края таблетки, она была из быстрорастворимого вещества. Салаи завернул ее в носовой платок и бросился в канцелярию.

— Наденьте ему наручники и ведите за мной! — крикнул он на бегу.

Мюллер беспомощно бился в железных объятиях охранника.

— Отставить раздачу пищи! Закрыть камеры! — выкрикивал команды подоспевший дежурный офицер. — Обыскать! — показал он на Мюллера, со стиснутыми зубами стоявшего лицом к лицу с Ковачем.