Том Вулф - Костры амбиций

Фэллоу и Артур Раскин подошли к ресторану, и Фэллоу толкнул перед стариком бронзовую вращающуюся дверь. Раскин чуть наклонил голову, потупился, и его лицо осветилось простодушнейшей, искреннейшей улыбкой. На миг Фэллоу показалось странным — неужто этот широкогрудый мужлан семидесяти одного года от роду так благодарен ему за жест обыденной вежливости? Однако в следующий миг Фэллоу понял, что улыбка не имела касательства ни к нему, ни к его светским манерам. Раскин просто предвкушал те первые благовонные воскурения приветствий, что ждут его за порогом.

Едва Раскин вошел в вестибюль, где блистала и лучилась знаменитая скульптура «Серебряный вепрь», подхалимаж пошел полным ходом. Мэтр Рафаэль чуть ли не выпрыгнул из-за своей конторки с журналом посещений. Подскочил не один, а сразу двое старших официантов. Они улыбались и кланялись, через слово величая гостя «мсье Раскин». Великий финансист все ниже и ниже опускал подбородок, топя его в складках жира, что-то бормотал в ответ, а его улыбка, становясь все шире и шире, делалась, как это ни странно, все более застенчивой. Он улыбался, как мальчишка за праздничным столом в свой день рождения: ему и неловко, и удивительно радостно, что столько людей вокруг счастливы, прямо-таки вне себя от счастья только лишь оттого, что он предстал перед ними собственной персоной.

По отношению к Фэллоу Рафаэль и двое официантов ограничились краткими «здравствуйте, сэр» и вновь принялись осыпать Раскина пустыми лакейскими любезностями. В вестибюле Фэллоу заметил двоих довольно странных типов лет тридцати с лишним в темных дорогих костюмах, которые выглядели просто как чехлы на их железной мускулатуре явных пролов. Один вроде бы американец, другой — азиат. Азиат был колоссального роста, с громадной головой и плоской злодейской физиономией; почему-то Фэллоу решил, что он с Самоа. Раскин тоже заметил его, и Рафаэль, самодовольно улыбнувшись, пояснил:

— Секретная служба. Две секретные службы — американская и индонезийская. Сегодня у нас обедает мадам Такайя.

Выдав эту информацию, он снова заулыбался.

Раскин повернулся к Фэллоу и скорчил постную мину — видимо, испугался, что с супругой индонезийского диктатора тягаться за ресторанное поклонение бесполезно. Громадина азиат ел их обоих глазами. Фэллоу заметил, что из уха у него торчит шнур.

Улыбнувшись Раскину, Рафаэль простер руку в сторону зала, и процессия двинулась: впереди сам Рафаэль, за ним Раскин и Фэллоу, а старший и младший официанты в арьергарде. Обойдя справа подсвеченную софитом фигуру «Серебряного вепря», они прошествовали в зал. У Раскина физиономия так и сияла. Он всем этим упивался. Только то, что он держал глаза опущенными, не давало ему выглядеть полным идиотом.

По вечерам зал ярко освещался, отчего безвкусица и роскошь били в глаза куда резче, чем если прийти сюда во время ланча. Вечерняя публика редко бывает столь однородной в социальном плане, как дневная, но зал, по крайней мере, был полон и гудел разговорами. Одна за другой взгляду Фэллоу представали компании, в которых все мужчины были лысыми, а у всех женщин волосы напоминали цветом мякоть ананаса.

Процессия остановилась у круглого стола, гораздо большего, чем другие, но пока еще не занятого. Старший официант, два младших и два их помощника суетились вокруг, расставляя хрусталь и раскладывая серебро. Это был, очевидно, стол мадам Такайя. Против него у окна стоял столик поменьше с диванчиком на двоих. Раскина и Фэллоу посадили бок о бок на этот диванчик. Их взглядам открывалась вся ближняя часть зала, а большего претенденту на особое к себе отношение в «La Boue d'Argent» и не требуется.

— Хотите знать, — заговорил Раскин, — почему я люблю этот ресторан?

— Почему? — послушно спросил Фэллоу.

— Потому что здесь лучшая кухня в Нью-Йорке и лучшее обслуживание. — Раскин повернулся и заглянул Фэллоу прямо в глаза. На это откровение у Фэллоу подходящего ответа не нашлось.

— Говорят, здесь избранное общество и всякое такое, — продолжал Раскин. — И оно так, тут бывают знаменитости. Но почему? Потому что здесь великолепная кухня и великолепное обслуживание. — Он пожал плечами, дескать, ничего удивительного.

Снова появился Рафаэль и осведомился у Раскина, закажет ли он что-нибудь выпить.

— Эх, черт, — с улыбкой отозвался Раскин. — Мне вообще-то нельзя. Но я бы выпил. Может, коньяк… «Курвуазье VSOP» <���Обозначение марок дорогих коньяков, приблизительно аналогичное КВВК — коньяк выдержанный высшего качества.> у вас есть?

— О, конечно!

— Тогда сделайте мне с этим VSOP «Сайдкар» <���Коктейль из апельсинового ликера, коньяка и лимонного сока.>.

Фэллоу заказал стакан белого вина. Решил, что в этот день ему лучше оставаться трезвым. Вскоре явился официант со стаканом вина и коктейлем для Раскина. Раскин поднял бокал.

— За удачу, — провозгласил он. — Хорошо, что жены нет.

— Почему? — навострил уши Фэллоу.

— Мне нельзя пить, особенно такие взрывчатые смеси, как эта. — Он поднял напиток к свету. — Но сегодня мне хочется выпить. К этому коктейлю меня приохотил Вилли Нордхофф. Всегда только его и заказывал — еще там, в Сент-Реджисе, в баре «Кинг Коул». «Зайткар» — это он так говорил, — «мит фей-есс-оо-пей». Вы случаем не пересекались с Вилли?

— Нет вроде бы, — сказал Фэллоу.

— Но вы ведь знаете, кто это?

— Конечно, — сказал Фэллоу, ни сном ни духом о нем не ведавший.

— Господи Иисусе, — вздохнул Раскин. — Вот уж не думал, что смогу так подружиться с фрицем, но я таки полюбил его!

Думы о фрице вдохновили Раскина на длинный монолог о пройденных им дорогах и множестве развилок на этих дорогах, а также о том, какая удивительная страна Америка и кто бы сказал, что у маленького еврея из Кливленда, штат Огайо, больше одного шанса на тысячу прийти к тому, к чему он пришел сейчас. Затем он стал обрисовывать Фэллоу вид с вершины, заказав предварительно второй «Сайдкар». Картину он набрасывал смелыми, но довольно расплывчатыми мазками, и Фэллоу был рад, что они сидят рядом. Так Раскину труднее было прочитать на его лице скуку. Время от времени Фэллоу позволял себе задать вопрос. Все подбирался к информации о том, где Мария Раскин может остановиться, поехав в Италию, вот как сейчас, например. Но насчет этого Раскин высказывался недостаточно определенно. Да и вообще он все время старался вернуться к истории своей собственной жизни.

Принесли первое. Фэллоу выбрал себе овощное патэ. Патэ оказалось маленьким розоватым полукружием, от которого в виде лучей отходили палочки ревеня. Полукружие помещалось в левом верхнем квадранте огромной тарелки. На первый взгляд казалось, что это просто рисунок на тарелке, наведенный глазурью в стиле «арнуво»: испанский галеон плывет по красноватому морю куда-то вдаль… на закат… Но закатное солнце как раз и было этим самым патэ с лучами из ревеня, а галеон не нарисован, а выложен по тарелке соусами разных цветов. Этакая живопись соусом. В тарелке Раскина была клумба из плоской зеленоватой лапши, аккуратно сплетенной в рогожку, на которой сидела стайка бабочек с крылышками, сделанными из нарезанных ломтиками шампиньонов; душистый перец, лук, спаржа и каперсы служили им в качестве тел, глаз и усиков. На этот экзотический коллаж Раскин даже глазом не повел. Он заказал бутылку вина и с удвоенным жаром продолжал повествование о взлетах и провалах в своей карьере. Провалах? Да уж не без этого. Накладки случались, и не раз. Главное — это решительность. Решительные люди принимают великие решения не потому, что они умней других, то есть необязательно поэтому, а потому, что они принимают их гораздо больше, а стало быть, больше вероятность, что некоторые окажутся великими. Фэллоу уловил его мысль? Фэллоу кивнул. Раскин прервался и хмуро посмотрел, как Рафаэль с подручными хлопочут вокруг большого круглого стола по соседству. Прибудет мадам Такайя. Раскин явно страдал оттого, что его оттесняют на задний план.