Евгений Габуния - По обе стороны Днестра

— Этого следовало ожидать, — задумчиво произнес он. — Все идет как по нотам. По фальшивым, разумеется. Теперь нет никаких сомнений: мы имеем дело с тщательно спланированной широкомасштабной пропагандистской акцией. И шумиха вокруг этого невозвращенца Агабекова, и так называемая «днестровская кампания» — звенья одной цепи. Мы же пока, к сожалению, отмалчиваемся. Мы обязаны противопоставить этой грязной кампании факты, и еще раз факты, а их пока нет. Не пойман — не вор. Весьма сомнительная поговорка, но что делать, в данном случае она весьма кстати. То, что из этой грязной кампании за версту торчат уши сигуранцы, нам с вами совершенно ясно. Нужно показать эти уши миллионам людей у нас и на Западе. Об этом мне еще раз напомнили там, — он показал глазами наверх. — От Тарафа что-нибудь есть?

— Только вчера пришло первое донесение, товарищ комкор. Через курьера. Подтвердились наши худшие опасения. Ионел схвачен сигуранцей, у него на квартире нашли рацию.

— А остальные?

— Связная и другие наши люди на месте. Пока, — добавил Соколовский и тут же пожалел об этом.

— Что значит — пока? — Старик впервые за время их беседы чуть повысил голос. — Не должно быть никаких пока, Анатолий Сергеевич. Ионелу я верю, как самому себе. Он будет молчать в любом случае.

— Я не то хотел сказать, товарищ комкор. Мы же не знаем, может быть, они нащупали и его связи. И тогда…

— Не будем гадать, что будет тогда, — прервал его Старик. — Во всяком случае, пока связи целы, и об этом свидетельствует хотя бы прибытие курьера, поэтому передайте Тарафу мою личную просьбу: максимально сосредоточиться на задании по «днестровской кампании», все остальное после.

За окном вагона медленно проплывали заснеженные поля, лишь кое-где чернели проталины, указывая на близкую весну. Безлюдными и пустынными выглядели часто сменяющиеся за окном села; могло показаться, что жизнь здесь остановилась, если бы не легкий сизый дымок, вьющийся из печных труб.

От долгого сидения у Фаркаши затекли ноги, и он решил немного размяться. Вагон второго класса был почти пуст. Зато соседний, куда он заглянул из любопытства, был заполнен почти до отказа. Пассажиры, в основном крестьяне в овчинных тулупах и барашковых кушмах, степенно вел» неторопливую беседу: о том, что весна нынче задержалась, однако природа возьмет свое и лето будет жарким, виноград должен уродиться на славу, что цены на него падают, а налоги растут. Одним словом, люди говорили о самом насущном. Фаркаши и сам не прочь был перекинуться словечком с кем-нибудь из этих медлительных, по-крестьянски недоверчивых людей, и заговорил с соседом. Тот бросил удивленно-недоверчивый взгляд на по-городскому одетого господина, что-то пробормотал и отвернулся. Фаркаши тоже замолк, поняв, что он здесь — чужой, барин, к которому крестьяне испытывают инстинктивное недоверие.

Поезд, мерно постукивая на стыках рельсов, приближался к конечной станции. Под стук колес хорошо думалось, и Фаркаши, прикрыв глаза и делая вид, что дремлет, размышлял о своем задании. На первый взгляд, оно казалось проще простого: адрес ремесленного училища можно узнать у любого встречного, пойти туда, разыскать кого нужно. Если верить газетам, власти сняли некоторые ограничения для беженцев, и этим кончилось. Создавалось впечатление, что они просто не знают, что дальше делать со своими «заднестровскими братьями». Попалось на глаза несколько заметок, скупо сообщавших об отсутствии средств для их содержания; какой-то сердобольный адвокат обратился к «общественности» с призывом создать фонд помощи «жертвам коммунизма». Пропагандистская волна не спадала, больше того, она набирала новую высоту.

Нет, размышлял Фаркаши, в училище ему, иностранцу, появляться нельзя. Наверняка там крутятся агенты сигуранцы, и появление незнакомого человека не останется незамеченным, увяжется «хвост». Надо искать другой путь. Фаркаши хранил в памяти несколько явок в Кишиневе и Тигине, полученных еще в Центре, о которых не знала даже связная. Старик предупредил особо: пользоваться ими следует лишь в случае крайней необходимости и пояснил, что эти явки — квартиры коммунистов-подпольщиков, а любого коммуниста сигуранца именует не иначе как агентом Коминтерна. Нетрудно представить, какой вой поднимется в прессе, если Фаркаши «засветится». Хотя, как говорил Старик, Советское правительство никогда не признавало захвата Бессарабии и считает ее жителей советскими гражданами. Фаркаши решил: пришел тот самый крайний случай.

На привокзальной площади в Тигине он «проверился», сел на извозчика и поехал в гостиницу. Портье с любопытством взглянул на иностранца, сделал запись в книге приезжих и дал ему ключ. Фаркаши поднялся на второй этаж, оставил в номере саквояж, спустился вниз и подошел к конторке. Портье всем своим видом показывал, что он готов оказать услугу постояльцу. Фаркаши сказал, что его привели сюда коммерческие дела, в Тигине он впервые и был бы весьма благодарен, если бы портье назвал несколько фамилий оптовых торговцев фруктами и вином. Говоря все это, он осторожно положил на конторку столеевую купюру. Портье незаметным движением взял деньги, понимающе кивнул и заговорил. Деньги развязали ему язык, и вскоре Фаркаши узнал не только фамилии наиболее крупных оптовых торговцев, но и оказался в курсе городских новостей. Портье с гордостью сообщил, что недавно именно в их гостинице останавливался сам господин генеральный инспектор сигуранцы Маймука, другие важные господа, которые сопровождали журналиста из Парижа по фамилии Джео Лондон; он жил в том же номере, что изволит снимать господин Мачек. Видимо, сказал портье доверительным тоном, этот француз был очень важной птицей, хотя по его внешнему виду этого не скажешь, сам господин генеральный инспектор оказывал ему большое уважение. Господин коммерсант может и не знать, — продолжал человек за конторкой, — что их город оказался в центре важных событий. Не проходит дня, чтобы о них не писали в газетах. — Он развернул номер газеты «Универсул». — И сегодня тоже. Город дал приют этим несчастным, которые перешли Днестр. Газеты о них только и пишут…

Он хотел продолжить, однако Фаркаши сказал:

— Извините, беженцы меня не интересуют. Я приехал сюда по коммерческим делам, и вы обещали мне помочь…

— Как же, как же, — пробормотал старый портье. — Есть крупные оптовики, уважаемые люди. — Он объяснил, где можно найти оптовиков.

Фаркаши направился по указанным адресам. Он мог бы и без портье найти этих торговцев. Обращаясь к нему, он был уверен, что словоохотливый старик состоит на службе у сигуранцы, иначе его давно бы вышвырнули. Теперь портье доложит хозяевам о разговоре с иностранцем — и у Фаркаши будет нечто вроде алиби. На своем опыте Фаркаши имел возможность убедиться, что такой в общем нехитрый отвлекающий маневр срабатывает, по крайней мере на первое время.