Александр Чагай - Каро-Кари

– Уже подготовился! – радостно объявил резидент. – В школе насчет занятий договорился. Второй класс. Сегодня вечером встречаю свою деточку. – Он с любовью посмотрел на стоявшую у него на столе фотографию ребенка. Славная девчонка – темноволосая, косички, ямочки на щеках. Она обнимала лабрадора, по всей видимости, самого верного друга, и оба весело улыбались в объектив.

Под вечер в баре отеля «Марриотт» за стойкой восседал Шантарский. Курил, щелкал орешки и активно прикладывался к спиртному. Услышав шум мотора, скосил глаза в сторону окна: на паркинге разворачивался «паджеро» Ксана. Тот зашел в помещение, занял место на высоком табурете рядом с приятелем. Шантарский даже не поздоровался, не глядя в сторону человека, с которым его еще недавно связывала тесная дружба.

Ксан заказал выпивку, приложился к бокалу, повертел в пальцах лежавшие в пепельнице фирменные спички.

– Не хочешь разговаривать – дело твое.

– Отчего же, я скажу. Я заезжал к Кавадже. Тебе следует обучить его правилам конспирации. Он признался, что ты был к у него перед тем… перед тем, как я привел туда Хамиллу. Что ты был не один. Каваджа не познакомился с твоим напарником, он не знает, как его зовут. Но внешность запомнил. Это Марат, не так ли? Мастер по грязным делам. Я догадался.

Шантарский осушил стоявший перед ним стакан и попросил бармена наполнить его снова.

– Все мог предположить. Но то, что ты окажешься таким… таким…

– Все, что я делал, было подчинено одной цели, – сказал Ксан, стараясь сохранять спокойствие, – помочь тебе.

Шантарский закусил губу.

– Я на тебя не заявлял, докладных не писал. Со Старых проблем не будет. Он на нашей стороне. Исходим из того, что мы оба организовали эту операцию и провели ее с блеском. Так что веди себя соответственно. Конечно, оставаться в Исламабаде тебе нельзя, но в Москве все войдет в норму.

Шантарский приоткрыл рот, и Ксан уловил тихо, но отчетливо произнесенное: «Сволочь».

Он заставил себя улыбнуться.

– Я не сволочь. Мы друзья, и я должен был тебя выручить. То, что произошло – трагедия. Но раз все так сложилось… Надо же было найти выход из положения. Лучшего не придумаешь. Смирись и забудь. В Москве твои дочки, жена, родители…

Шантарский отпил очередной глоток, вытер рот тыльной стороной руки. Глухо произнес:

– Уходи.

– Как хочешь. Еще пообщаемся. Не кисни.

Ксан слез с табурета, бросил на стойку деньги.

– Пойми, тебе крупно повезло. Иначе бы и девку списали, и твою жизнь исковеркали. А так все шито-крыто. Ничего не было.

Однако Ксан говорил не вполне убедительно. Чувствовалось – ему самому тошно.

Шантарский по-прежнему смотрел в сторону:

– Уйди. Я ведь попросил.

Отъезжая от «Марриотта», Ксан клял все на свете. Несусветную глупость Шантарского, чертову работу, пакистанцев, чеченцев, всю свою жизнь. Он ехал домой, но в какой-то момент понял, что не может оставаться один в этот вечер. Круто развернулся на почти безлюдной дороге и погнал в направлении дипломатического анклава. Как сумасшедший жал на акселератор, словно опаздывал, хотя не договаривался о встрече.

В посольстве вошел в жилой дом, взбежал на третий этаж, постучал в дверь. Никто не ответил, и он постучал снова.

«Возможно, ее нет. Гуляет. А почему бы ей не гулять? Свободный вечер, свободная девушка. Лежит с кем-нибудь в постели. Кувыркается от души. За ней не заржавеет. На кой тебе эта шлюха? Взяла и дала Талдашеву. С другой стороны, ты хорошо знаешь, ради чего и почему она это сделала. Знаешь, как она к тебе относится. Ну, не знаешь, но чувствуешь. С другой стороны, зачем она тебе? Ты с ней развлекся, и хорошо. Она здорово помогла – тебе и всем остальным, Шантарскому – так это просто замечательно. Чего тебе не хватает? Жена у тебя уже имелась. Один ты чувствуешь себя спокойнее и увереннее. К чему было переться сюда на ночь глядя? Надо уйти и забыть».

Но только Ксан ступил на лестницу, как дверь отворилась. На пороге стояла Микаэла, глядя на него так, словно ожидала увидеть не кого-то, а именно Ксана. Бледное лицо без всякой косметики. Волосы стянуты в тугой узел. Джинсы, мягкий свитер.

– Извини, – сказала она как ни в чем не бывало. – Смотрела телевизор, не сразу услышала.

Он прошел в комнату и осмотрелся. Да, телевизор включен. На столике чашка с чаем, печенье.

– Что, – усмехнулась Микаэла, – проверяешь? Я одна. В спальне тоже никого.

– Я не за этим пришел.

– А зачем? Обычное дело. Сначала девушку нужно размазать по стенке, послать куда подальше, а потом поманить к себе, приласкать. Она все забудет и простит.

– Ты забудешь и простишь?

– Да, – просто ответила Микаэла. – Забуду и прощу. – Садись. – Она указала ему рукой на стул. Сама села на диван. Взяла в руки чашку, сделала глоток.

– Я вот зачем пришел… – медленно проговорил Ксан и начал рассказывать. Он рассказал все, в том числе и то, что не должен был рассказывать никогда и никому. О своей дружбе с Шантарским, о Вахе Хисратулове, Шабир Шахе и Файазе Амине, о том, как Ленька влюбился в Хамиллу, кем в действительности была эта чеченка, о ее гибели и варварском обычае каро-кари.

– Вот и все. Теперь ты знаешь.

Микаэла допила чай, поставила чашку на блюдце.

– Страшная история. А почему ты захотел рассказать?

– Наверное, чтобы ты знала, с кем имеешь дело. Если все еще хочешь иметь со мной дело.

– То, что ты из страны негодяев, я давно поняла. По сравнению с тем, что ты сделал, лечь с Талдашевым – сущий пустяк, невинная шалость. Кстати, ничего такого не было, если тебе это важно. Могло быть, но не было.

– Ясно, – пробормотал Ксан. – Если мне это важно… Если честно, то да… важно. Потому что я хочу, чтобы ты была со мной.

– Ну, хватит об этом. На улице холодно, а у меня тепло. Ты забыл снять куртку.

Он разделся, повесил куртку на вешалку. Девушка подошла к нему, обняла. Они стояли, обнявшись, две, может, три минуты. Потом она подняла глаза и сказала:

– Пожалуй, нам тоже лучше отсюда уехать. Как и Шантарскому.

Леонид провел в «Марриотте» почти всю ночь. Под утро перестал пить и даже слегка протрезвел после пары кружек крепкого кофе. Возвращался домой около пяти утра с одной мыслью – поскорее добраться до постели, забыться в надежде, что завтра что-то изменится.

Леонид не чувствовал себя пьяным и все же старался вести машину осторожно. Пустые улицы, все еще спят, но мало ли… Вот Назимуддин-роуд, она проходит по «зеленке», в стороне от жилых кварталов. Неожиданно, в нескольких десятках метров перед «прадо» на дорогу выбежал маленький пакистанец. Шантарский еле успел затормозить. С языка у него готова была сорваться парочка ругательств, однако в этот момент он узнал Азмата. Поэтому выразил свое возмущение лаконично, почти сдержанно: