Михаэль Бар-Зохар - Братья

Нельзя сказать, чтобы она не хотела этого. Даже наоборот. Клаудия отчаянно тосковала по крепким мужским объятиям, по страстной дрожи в теле, по кому-нибудь, кто любил бы ее ненасытно, всю ночь напролет, кто сумел бы доказать ей, что она по-прежнему желанна и неотразима. И все же Клаудия решила про себя, что в тот день, когда она по-настоящему захочет другого мужчину, она уйдет от Алекса.

И все же эпизод с молодым человеком оказался последней каплей. “Пора отчаливать, Клаудия, – сказала она себе. – Пора начинать все сначала, старушка”.

Она собрала пару чемоданов, сложила свои картины и наброски и, погрузив все это в багажник автомобиля, заехала к Сандре – попрощаться с ней и с ее детьми. На пороге Сандра крепко обняла ее.

– Будь осторожна, Клаудия, – плача, сказала она. – Ты заслуживаешь немного счастья.

Было уже за полночь, когда Клаудия подъехала к дому в Бруклине, где жила ее мать. Настойчивый стук в дверь наконец разбудил миссис Беневенто, и она появилась на пороге прямо со сна, взлохмаченная, в накинутом на плечи старом халатике.

– Клаудия! – ахнула она. – Что случилось? Клаудия обняла ее.

– Только ничего не говори мне сейчас, ма. Я ушла от Алекса. Со мной дети, они спят в машине. Я хочу ненадолго оставить их с тобой, пока я не найду подходящую квартиру и работу.

– Бог свидетель, я знала, что этим кончится! – запричитала ее мать. – Разве я не говорила, что со Стиви тебе будет лучше?

– Мама, не сейчас... Прошу тебя, пожалуйста! – Клаудия снова почувствовала себя униженной.

Пожилая женщина посмотрела на дочь с состраданием, затем кивнула, подавив тяжелый вздох.

– Я помогу тебе с детишками.

Клаудия выехала из Бруклина на рассвете, когда ее дети крепко спали. Улицы Манхэттена медленно просыпались; в этот утренний час в городе царили мир и покой. Машин было мало, а прохожих на тротуарах и вовсе не было видно. Восходящее солнце окрашивало башни Центра мировой торговли, четко вырисовывающиеся на фоне бледно-голубого неба, жидким золотом своих первых лучей. Клаудия опустила оконное стекло, и в салон ворвался свежий и чистый утренний воздух.

Она давно не возвращалась в Нью-Йорк одна, и теперь ее посетило странное ощущение испуга, восторга и восхитительной неопределенности, которые смущали и очаровывали ее расплывчатыми обещаниями и надеждами. Как и хотела, она начинала жизнь сначала и искренне надеялась, что на этот раз все у нее получится как надо.

Один из сотрудников Морозова, который последовал за Клаудией в Нью-Йорк, докладывал своему шефу о каждом ее шаге. В его рапорте сообщалось, что после двух недель проживания в маленькой гостинице в Ист-Сайде Клаудия Гордон сняла крошечную комнатку в Сохо и вернулась на работу в фирму Гавермаера. О ее возвращении тут же объявила пресса – будущей весной должна была появиться на свет новая коллекция. Одновременно она прощупывала галереи в Сохо, пытаясь выставить свои работы, однако без особого успеха.

Через два месяца агент сообщил Дмитрию о новом повороте в жизни Клаудии. На вечеринке в Виллидже она познакомилась с красивым мужчиной, английским бизнесменом Робином Уэстлейком, который оказался к тому же ценителем искусства и коллекционером картин. Несколько раз их видели в ресторанах, на бродвейских шоу-постановках, но чаще всего они посещали художественные выставки. Как-то вечером агент увидел, как Клаудия Гордон и Робин Уэстлейк входят в подъезд дома, где располагались апартаменты англичанина. Вышла она оттуда лишь утром следующего дня. То же самое произошло на следующий вечер и на следующий – тоже.

“Клаудия Гордон и Робин Уэстлейк стали любовниками”, – таково было заключение агента.

Читая это сообщение, Дмитрий Морозов не мог сдержать улыбку.

Один в черном седане ЦРУ, небритый, вздрагивающий от холода, Алекс вот уже третью ночь подряд дожидался Клаудию у подъезда ее нью-йоркского дома. Две предыдущих ночи он прождал впустую, Клаудия так и не вернулась домой. Вот и сейчас на часах было уже два пополуночи, и Алекс вынужден был прийти к неизбежному заключению: у Клаудии появился мужчина.

Алекс почувствовал болезненный укол ревности. Интересно, ради кого Клаудия оставила его? Кто теперь сжимает в объятиях и целует ее? Клаудия стала частью его самого, они вместе выросли и провели большую часть жизни в обществе друг друга. Однажды Клаудия спасла ему жизнь и была рядом все последние годы. Как она только могла подумать, что сможет провести остаток своей жизни с кем-то другим? Как она могла подумать, что кто-то другой может стать ей столь же близок?

Теперь Алексу очень не хватало ее непосредственности, ее упрямства и страсти, даже сцен ревности, которые она изредка себе позволяла. Оказалось, что Клаудия занимала в его жизни гораздо больше места, чем он подозревал.

Горло его перехватило от острого ощущения потери. Он попытался изгнать из своего сознания сводящие с ума мысли и фантазии, но они настойчиво возвращались. Его унизили и предали. Клаудия, его Клаудия была в постели с другим. Кто он, этот герой? Алекс, конечно, мог бы пустить по его следу своих людей и через двадцать четыре часа знал бы все самые мелкие подробности, однако ему претило использовать служебное положение для того, чтобы решать свои частные проблемы. Кроме того, он не хотел, чтобы его семейные неурядицы стали известны всем и каждому.

Единственным человеком, с которым он поделился своей бедой, была подруга Клаудии Сандра. Примерно через месяц после ухода Клаудии он провел с Сандрой почти целый вечер. Та была поражена глубиной его отчаяния.

– Я не подозревала, что ты так ее любишь, – призналась она ему.

– Я ничего подобного не говорил, – тут же ощетинился он.

– Говорить об этом не обязательно, – мягко перебила Сандра.

И все же она долго колебалась, прежде чем дала ему новый адрес Клаудии. Алекс несколько раз позвонил ей, но Клаудия вела себя очень сдержанно, всякий раз отвергая его намеки на возможность примирения.

– Даже не думай об этом, – сказала она ему с грубоватой откровенностью.

Тем не менее им удалось договориться насчет детей: Тоня и Виктор должны были оставаться с ней во время каникул, и с Алексом – во время учебного года. Клаудия также захотела раз в неделю прилетать в Вашингтон, пока дети будут с ним, однако выдвинула условие: они с Алексом не будут видеться ни при каких условиях. Даже потом, когда она позвонила ему, чтобы поговорить с детьми, и Алекс принялся умолять о встрече, она ответила ему решительным отказом.

– Это бесполезно, – заявила она ему. – Все кончилось, Алекс.

Сам он был немало удивлен тем, насколько сильной и продолжительной оказалась его собственная боль. Возможно, он был гораздо менее циничным, чем ему казалось, и семья значила для него много больше, чем ему хотелось признать. Он не представлял себе своей жизни без Клаудии. В памяти его постоянно возникали отдельные фрагменты и эпизоды из их прошлой жизни, начиная с того дня, когда они впервые встретились в Бруклине.