Ян Валетов - Левый берег Стикса

— Доброе утро, мам! — Голос у него был еще звонкий, и она порадовалась, что время, когда он будет приветствовать ее баритоном или басом, наступит еще нескоро. — Привет, Дашкин. Все проспала. Я, вон, рыбу принес.

— Где рыба? — сразу забеспокоилась Дашка.

— А где твое «доброе утро»? — напомнила Диана.

Но рыба оказалась важнее, и Дашка поволокла табурет к мойке, чтобы оценить улов. Слово «рыба» она произнесла по-взрослому с хорошим "р". И, вообще, для своих четырех с половиной лет, разговаривала Даша прекрасно.

— Ты купался сегодня? — спросила Диана у сына, переходя на английский. — Вода теплая?

— Да, мам. Не холодно. Дядя Дима говорит, что это самый теплый май за последние десять лет.

По-английски он говорил свободно, но с акцентом, который перенял у Кости, хотя занималась с ним она сама, буквально с пеленок. И с ним, и с дочкой. Костя хотел представить это все, как необременительную игру, и достиг желаемого. Ни одному из детей занятия языком не были в тягость, а Дашка, так та была полностью уверена, что говорит на секретном языке семьи Красновых, и долго не верила, что Диснеевские герои этот язык тоже знают.

Даша насмотрелась на рыбешек, плавающих в мойке, и спустилась с табурета.

— Ты мыл руки? — спросила Диана, заливая хлопья молоком и подставляя Дашкин стул ближе к столу.

— Ага. — Ответил Марк, пролистывая какую-то книгу. — Ма, кушать хочется. Я утром только яблоко ел.

— «Одиссея капитана Блада», — прочла Диана на обложке. — Слава Богу, хоть в этом нормальный ребенок, не вундеркинд.

Валя Назарова, жена Костиного зама, нашла у своего тринадцатилетнего сына на столе Миллеровский «Тропик рака». Диана не понимала и не любила Миллера, но Валины всхлипы были очень выразительны и она, невольно, стала на сторону писателя, сказав в утешение обеспокоенной подруге, что Миллер — это, слава Богу, еще не Лимонов.

Костя придерживался мнения, что к ребенку, для того, чтобы он вырос полноценным человеком, надо и относится, как к полноценному человеку и не запрещать все подряд. «Думай, а потом делай!» — повторял он Марку с самого детства, как заклинание и, Диана подумала, что это, кажется, подействовало.

Диана заварила себе кофе и, пока Марк уплетал тосты с сыром и джемом, приготовила какао для детей.

Когда она убирала со стола, на подъездной дорожке появились два автомобиля. Один из них, припарковался справа от ее белой «Астры», другой слева. Хлопнули дверцы.

Человека, который шел к входной двери, Диана очень хорошо знала. Он был заместителем председателя правления банка по вопросам безопасности, и звали его Олег Лукьяненко. Он уже четыре года работал в «СВ банке» и был непременным гостем на всех вечеринках, которые устраивало правление. Всегда окруженный крепкими и низколобыми представителями своей службы, в темном или серо-стальном костюме, неизменно, в черном узком галстуке, и с усыпляюще мягким голосом и манерами — он, почему-то, вызывал у Дианы холодок под ложечкой. Ощущение было такое, будто бы рядом с ней вилась кольцами огромная, влажная от слизи, анаконда. Нарочитая демонстрация шефом СБ приличных манер на общее впечатление не влияла — ощущение было настолько неприятным, что Диана предпочла бы, чтобы от Лукьяненко просто дурно пахло.

— Это у него профессиональное, — сказал Костя, когда Диана поделилась своими впечатлениями, — он и должен вызывать такую реакцию у окружающих, по роду службы. Как бывший опер.

— А он — опер?

— Говорят, был очень хорошим.

— Чего же ушел, если такой талант?

Костя закончил завязывать галстук, поправил узел, и сказал вполне серьезно.

— Потому что любит деньги, и, плюс к тому — работа на нас помогает ему самовыражаться.

— Прости, я не понимаю, о каком самовыражении в его случае идет речь?

— О самом обычном, Ди. Люди, работающие в этой области бизнеса, очень любят играть в солдатики. Знаешь, хороший военный, хороший разведчик, хороший оперативник это тот, кто любит себя в этой работе. Любит атрибутику, устав, и прочая, прочая…

То, что у неслужилых вызывает чувство недоумения, наверное. Которому нравиться видеть себя в форме, с пистолетом под мышкой, знать, что и другие знают о его значимости, осознают его власть и силу. Талантливы же, по настоящему, те, которым на эту внешнюю мишуру наплевать. Они преданы идее, живут для работы. Но это фанаты, их мало. Я с такими не встречался.

— А твой Лукьяненко?

— Он талантливо играет в солдатики. За хорошие, между прочим, деньги. В меру предан. Знаешь, как доберман, которого купили в двухлетнем возрасте. Разрабатывает, у себя в кабинете, мероприятия по безопасности. Вводит пропускные режимы. Работает с кредитчиками по сомнительным. Возвращает безнадёжные, кстати — небезуспешно. Старается быть полезен. Прекрасно наладил систему сбора информации. Если что-то случится, будет на переднем крае, чтобы все увидели, что именно он — герой. Это ему надо для самоуважения.

Она налила ему кофе.

— Так что тебе, Ди, бояться его не подобает. Он — позер, и это его когда-нибудь подведет. Или, наоборот, поможет стать незаменимым. Как карта ляжет, если говорить словами Тоцкого. Так что, ты права, чувствуя неприязнь — играет он талантливо. С непривычки и дрожь продрать может. Недавно запросил у правления разрешения прослушивать помещения в новом офисе банка…

— И вы разрешите?

— Вполне возможно. Мы растем и принимаем много новых людей. Многих из них мы совсем не знаем. Помнишь, я тебе рассказывал случай с «левым» кредитом? Это может быть своеобразной страховкой.

— Как в полицейском государстве… Все под подозрением. Большой брат смотрит на тебя.

— А у нас и есть полицейское государство, Ди. Самое, что ни на есть полицейское государство, а то и хуже. — Он улыбнулся. — Можно мне еще ма-а-ленькую чашечку кофе и ма-а-ленький бутерброд?

И сейчас, глядя на то, как Олег Лукьяненко, в сером с блесткой костюме, белоснежной рубашке и черном, узком, как лента, галстуке, идет по дорожке от своего «BMW» к входной двери, она ощутила то же неприятное предчувствие. Костя не успокоил ее тогда. В его рассуждениях была ошибка. В меру предан, сказал он. Преданным в меру быть нельзя. Как и чуть-чуть беременным.

За Лукьяненко, на расстоянии трех с лишним метров, совершенно по-киношному, шли еще трое. Одного из них Диана знала в лицо, видела его в банке. Двое других были ей незнакомы, но лица, прически, походка, костюмы — словно отпечаток с матрицы говорил об их профессиональной принадлежности…

Форму они не носили, может быть, никогда, но Диана хорошо представляла их в форме. Лучше всего в черной или коричневой. В сравнении с ними Лукьяненко, с его лицом вечно голодной мыши, был яркой индивидуальностью. Более того, при таком выгодном сравнении, его широкоскулое, резко сужающееся к низу, как носки штиблет, лицо, было не лишено интеллектуальности, чтобы не сказать, одухотворенности.