Сергей Трухтин - РОССИЯ: СТРАТЕГИЯ СИЛЫ

Получается, что пассионарность общества является необходимым, но еще не достаточным условием того, чтобы его разъедал спрут коррупциии. Страсть к деньгам, которая выражается в существовании системы коррупции, есть один из видов страсти и отражает ее существование вообще, поэтому наличие некоторого заметного уровня пассионарности здесь необходимо. В то же время, очевидно, что лишь правильно организованная система управления обеспечивает перевод пассионарности в нужное для общества русло и отводит даже возможность ее приближения к вредным и опасным направлениям, в которых она начинает работать против общественной пользы.

Таким образом, уничтожение коррупции или, по крайней мере, уменьшение ее до минимального уровня в России, где пассионарность еще велика, возможно не за счет тотальной демократизации (повторю, это слишком слабое средство в создавшейся ситуации, тем более, если речь идет об американской или европейской формах), а за счет организации правильного управления, что в некоторых случаях демократию предполагает (например, в виде публичности обсужения проблем), но в некоторых случаях – нет (например, публичное оглашение конкретных коррупционеров опасно для жизни). Демократические принципы здесь выступают не панацеей, а дополнительным тонкиминструментом, который может быть использован там, где это окажется возможным.

Что я имею в виду под правильной организацией? Во-первых, это организация работы чиновников таким образом, чтобы от них не так много зависело в этой жизни. В этом направлении уже что-то делается. Например, в 2003 и 2004 гг. существенно (общим итогом – в 6 раз) уменьшено количество лицензий, необходимых для осуществления хозяйственной деятельности. Ясно, что конкретная работа по уменьшению лазеек, через которые чиновники могут создавать себе возможности для получения взяток, необходима. Однако этого недостаточно. Ведь в описанном примере уменьшается влияние чиновников исполнительной власти, при этом никак не затрагиваются интересы законодательных и судебных органов власти, влияние которых довольно велико.

Все дело в том, что природа коррупции не на энергетическом уровне, а на уровне, производном от него, заключается в размытии власти. Когда власть тотальна, т.е. принадлежит одному волевому человеку (автократия), коррупции не может быть по определению, поскольку в этом случае властный лидер владеет в государстве всем – от вещей до людей. Здесь балом правит страх. Эта форма правления не знает коррупции, но требует исключительной пассионарности, жертвенности людей во имя величия Хозяина. Так было при Сталине в СССР, так было в Китае при Мао, так есть и сейчас в Северной Корее при династии Ким. Но стоит лидеру хоть в некоторой степени поделиться властью с обществом, или даже не с обществом, а со своими ближайшими соратниками, обозначая этим самым размывание своей власти, как начинаются коррупционные явления. Например, Петр I сильно зависел от того, насколько его приближенные проявляют творчество и строят новые отношения в государстве. Поэтому он был вынужден доверять им, следовательно – делиться с ними реальной властью. Сталин же, по зверствам своего правления не уступавший Петру I, после формирования системы отношений, был совершенно не заинтересован в творчестве своих подданных, а требовал от них лишь консервации ситуации, т.е. требовал одного только подчинения. Он никому не доверял, держал власть при себе. Поэтому при Петре I коррупция как система была, а при Сталине отсутствовала. Но стоило Хрущеву пойти по пути либерализма и уменьшить степень жесткости порядков, так сразу же коррупция медленно, но верно стала поднимать голову.

Коррупцию можно определить как преобразование власти в деньги, а деньги – во власть. Деньги здесь выступают как некий заменитель власти, а товарно-денежные отношения оказываются механизмом, способом, с помощью которого осуществляется размывание легитимности. Коммерсант, покупая уступку чиновника по своему делу, покупает у него то, чем тот обладает – полномочия. Чиновник же, продавая часть своих полномочий, уменьшает их, взамен получая деньги. Поэтому коррумпированная власть теряет свою легитимность и становится чем-то иным. Она уже не в состоянии влиять на события через законы, а вынуждена прислушиваться к заказчикам и формировать эти законы в соответствии с запросами бизнеса, который за деньги покупает возможность управлять реальными событиями, т.е. получает в свои руки реальную, хотя и нелегитимную власть. Со временем, после нескольких взаимных преобразований власти в деньги и денег во власть они перестают различаться по существу и становятся разными лишь формально, наподобие сторон одной монеты. Власть и бизнес становятся полулегитимными, не отражающими потребности общества и стоящими в не вполне законной области. И если этот частичный выход из законности произошел в ситуации разделения властей, то полузаконными становятся все эти ветви власти, включая и депутатов, и судей, и бюрократов исполнительной системы. Для стабилизации своего существования они изменяют законы, направленные на свою легитимизацию, что лишь усиливает их коррумпированность и замкнутость на себя с последующим новым желанием себя узаконить. Со временем власть перестает приносить пользу людям, а начинает лишь требовать с них работу на себя, не давая им ничего взамен. Так может продолжаться очень долго, пока народ не взбунтуется и не захочет сбросить с себя присосавшуюся пиявку. Но сделать это бывает очень трудно, поскольку вся система государственной власти оказывается не вполне законной и потому заинтересованной в продолжении быть коррумпированной.

Прервать этот порочный круг можно только одним способом – поставив запрет на преобразования деньги – власть – деньги. Но как это сделать? Ведь эти преобразования существуют по факту наличия выборности властей: раз есть выборы, то есть и процедура этих действий, следовательно, есть материальные потребности в их проведении, так что выборную компанию могут осуществить лишь обеспеченные люди или те, у кого есть надежный спонсор. Очевидно, что официальная (государственная) финансовая помощь кандидатам вопрос не решит, поскольку невозможно проследить за всеми денежными потоками, которые используются во время предвыборных агитаций.

Выборная система власти в своем существе допускает наличие коррупции, хотя сама по себе и не обеспечивает ее существование. Поэтому вопрос ставится так: а нужна ли России сменяемость власти посредством прямых выборов? На этот вопрос в данной работе уже многократно был дан однозначный ответ: да, нужна, и не просто нужна, а необходима, так что никакая альтернативная тоталитарная система управления, предполагающая существование очень высокого уровня пассионарного напряжения, не может быть устойчивой в России, чья пассионарность за XX в. резко снизилась. Тоталитарный режим высосет из нее все оставшиеся соки и развалит ее быстрее всяких «происков» Запада. А вот ограниченная демократия вполне отвечает существующим российским реалиям и может сохранить нынешний уровень пассионарности на долгие времена и тем самым обеспечить на этот срок резистентность российского государства. Надеюсь, что так оно и будет. Исходя из этого, следует четко осознавать, что дальнейшая судьба России – это перманентная борьба с коррупцией. Но поскольку последняя уничтожает легитимность власти, то власть в России обречена существовать в постоянной борьбе с собой, доказывая себе и всему обществу свою законность и, если угодно, правильность. А чтобы эта борьба была менее болезненной для всего общества, крайне полезно, чтобы президент как носитель верховной власти избирался не на четыре коротких года, а на более длительный срок, в течение которого он будет находиться вне ситуации, толкающей его осуществлять преобразования власть – деньги – власть и укреплять тем самым коррупцию. Кроме того, конституционно ограниченный монарх как выразитель общественной морали своим существованием тоже призван ограничить нечестность всех ветвей власти. Он, в своем статусе реально ни от кого не зависящий, сможет сделать это лучше и честнее, чем любой выбранный орган, включая и конституционный суд. Например, следует напомнить, что в истории современной России не было ни одного случая, чтобы тот или иной судья морально осудил хотя бы одного конкретного чиновника-взяточника. В самом деле, любой судья всегда действует лишь в рамках записанных законов, которые есть результат кристаллизации морали, т.е. он находится в области более узкой, чем мораль. Конституционно ограниченный монарх не имеет таких рамок и вполне может действовать там, где пока зияет пустота.