Мария Брикер - Тени солнечного города

- Аркадий Александрович был прав, - подколол жену Белозеров.

- А он почти всегда прав, - улыбнулась Ирина, сделав акцент на слове «почти». - Интересно, по поводу Насти Колесниковой он что-нибудь выяснил?

- Вот завтра и узнаешь. А сейчас ложись спать, а я отвезу девушку обратно в Москву, - предложил Белозеров.

- Не нужно ее никуда везти. Я постелю ей на диване, пусть девочка выспится как следует, - сердобольно предложила Ирина. - Как ты, Марго, прости, Анфиса?

- Вот спасибочки, - радостно согласилась девушка, - я уже отвыкла по ночам спать. Но вы меня лучше Марго называйте, я хоть и Анфиса, но Марго как-то красивше звучит.

- Кстати, Марго, я в ночном клубе шеф-поваром работаю. Если хочешь, могу тебя туда официанткой пристроить или помощницей своей, сначала будешь морковку и картошку чистить, а там, глядишь, и в повара выбьешься, - тоже решил «облагодетельствовать» несчастную Веня.

- Что я, дура, что ль! - возмутилась Марго. - На фига мне это надо? За копейки подносы со жрачкой носить или салаты стругать! Так ведь и спину надорвать можно. Я решительно настроена свою карьеру продолжить. Это я пока на улице, а подрасту немного, опыта наберусь - и от Жорика слиняю. У меня даже предварительная договоренность с одним человеком есть, он обещал меня в Германии на работу пристроить. Говорит, не работа, а халява сплошная! Старичков вроде бы в доме престарелых обслуживать, - мечтательно вздохнула Марго, сладко зевнула и спросила: - Ну и где у вас тут диван?

- Трупные пятна сине-багрового цвета сплошные, располагаются на правой половине лица, справа на боковой поверхности шеи, в области груди, живота. При надавливании бледнеют. Трупное окоченение четко выражено в жевательных мышцах, мышцах верхних и нижних конечностей…

- Анастасия? Ты опять? - строгий голос матери напугал ее, книга выпала из рук и упала на пол.

- Мама! Я же просила стучаться в мою комнату! - раздраженно выкрикнула девушка.

- Как ты можешь все это читать? Это же кошмар какой-то! - истерически закричала мать, нагнулась, схватила книгу, подошла к окну и занесла руку, чтобы выбросить ее.

- Не смей! - закричала Настя, подбежала к матери и попыталась вырвать книгу из ее рук.

Завязалась потасовка, в результате которой Настя завладела книгой, вернулась к своему столу, положила книгу на стул, села сверху и, довольная, победоносно уставилась на мать. Мать тяжело вздохнула, опустилась на кровать, взяла в руки плюшевого слоненка, любимую игрушку дочери, повертела его в руках и сказала:

- Настенька, ты бы погулять хотя бы пошла. Сидишь в своей комнате вся зеленая, никуда не ходишь, только на работу и с работы, с друзьями не встречаешься…

- С какими друзьями, мама?! У меня нет больше друзей, понятно? Я никому не нужна, никому, неужели ты до сих пор это не поняла?! - На глазах девушки выступили слезы, она размазала их рукой и отвернулась от матери к окну.

- Тихо, тихо, доченька, успокойся, - ласково запричитала мать. - Давай собирайся, и поедем на дачку, шашлычка покушаешь, искупаешься в речке, нечего в четырех стенах сидеть.

- Да ты действительно ничего не понимаешь. Какая дачка? Какие шашлычки? Мне заниматься надо, отстань от меня уже!

- Так лето же, - предприняла последнюю попытку мать, чтобы образумить дочь, но Настя еще больше разозлилась.

- Я тебе уже сто раз объясняла, зачем мне все это надо. Если ты этого до сих пор не поняла, это твои проблемы. Прошу тебя, езжайте с отцом, наконец, на вашу дачку и оставьте меня в покое, - резко сказала Настя и посмотрела на мать так, что у той мороз по коже пошел.

- Ладно, - на возражения у нее не осталось сил. Женщина встала и тяжело пошла к двери. - Вернемся через неделю, еды на три дня я тебе оставила, деньги в ящике под телевизором, много не трать, а то нам до конца месяца не хватит.

- Не волнуйся, мне обещали выплатить зарплату на следующей неделе, - покладисто сказала Настя, когда поняла, что ее оставили в покое.

- Да уж, много там тебе в твоей поликлинике заплатят, и зачем только подрядилась, сидишь в своей регистратуре среди пыльных карт, со старыми калошами целый день общаешься.

- Это только временно, мама. Вот стану врачом, уеду в Москву, буду в лучшей клинике работать. Вот увидишь, ко мне люди в очередь становиться будут, - гордо сказала Настя и улыбнулась.

- Для того, чтобы люди в очередь становились, незачем в Москву ехать. В нашей поликлинике к любому затрапезному доктору все равно очередь стоит на километр, поседеешь, пока приема дождешься, - насмешливо сказала мать, но Настю эта шутка не развеселила, напротив, лицо ее исказила гримаса боли и раздражения.

Мать уловила перемену и, не сказав больше ни слова, выскользнула из комнаты. Настя нервным движением вытащила книжку, раскрыла ее на нужной странице, но читать дальше не смогла, буквы и слова прыгали по странице и расплывались. Настя резко закрыла книгу, отбросила ее в сторону и прислушалась. В другой комнате суетились мать с отцом, собираясь на дачу. Наконец хлопнула входная дверь, и все стихло. Девушка вздохнула с облегчением и откинулась на спинку стула. Последнее время родители достали ее окончательно: постоянно лезли к ней в душу, особенно мать, навязывали свою точку зрения, допекали своей идиотской заботой и нравоучениями, но, самое страшное, совершенно не понимали ее. «А кто, собственно, меня когда-нибудь понимал? - размышляла девушка. - Лиза? Да, она понимала, но - до поры до времени. До той дурацкой попойки у нее дома. Не простила… и поплатилась за это жизнью. Глупая, глупая… Я же предупредила ее обо всем. Но ничего теперь не изменить, сама виновата… А они все? Ушла из института, а они даже не заметили, что это произошло. Никто не позвонил, не спросил, как я живу. Все бросили, а я считала их друзьями! Только Кэт наведывается, да и то по делу, достала совершенно. Ну ничего, я докажу всем, что я лучшая! Прибегут еще ко мне! Только мне они будут уже не нужны. И сейчас не нужны. И никогда не были нужны», - последняя мысль ее приободрила, она даже улыбнулась.

Продолжая улыбаться своим мыслям, она вышла из комнаты и прошлась по квартире. В гостиной задержалась, включила приемник, настроила его на волну любимого радио, покружилась немного в такт мелодичной песни, пританцовывая, зашла на кухню, заглянула в холодильник, достала початую бутылку вина, пошла в ванную, открыла кран, пустила воду, вылив туда побольше шампуня, чтобы образовалась обильная пена, поставила бутылку на пол и стала сбрасывать с себя одежду. Наслаждение от одиночества было таким острым, что она даже возбудилась. Ванная наполнялась водой и ароматной пеной, заклубился пушистый плотный пар, запотело зеркало. Она протерла зеркало тыльной стороной ладони и посмотрела на свое отражение. Сейчас она особенно себе нравилась: несколько длинных темных прядок у висков от пара закрутились в симпатичные спиральки, бледное лицо стало выглядеть выразительнее, на прямом идеальном носике и над верхней губой выступили капельки пота. Она осторожно облизала верхнюю немного полноватую губку языком, почувствовала солоноватый вкус, провела рукой по своей груди, рассмотрела ее внимательно, немного склонив голову набок, - зеркало вновь запотело, и ее отражение исчезло. Настя потрогала воду, открыла бутылку вина, сделала пару внушительных глотков, легла в ванну и закрыла глаза. Вода нежно ласкала тело, и руки стали подыгрывать этим ласкам, медленно и осторожно поглаживая кожу. Вино сделало ощущения острее, избавило от предрассудков, руки стали действовать смелее, не стесняясь, голова приятно закружилась, сердце забилось в ускоренном темпе, еще миг и… Резкий звонок в дверь оборвал наслаждение, Настя вздрогнула, ничего не соображая, и выскочила из воды. Босые ноги опустилась на влажный пол и заскользили по поверхности кафеля, как по льду, тело начало заваливаться назад. Девушка, пытаясь удержать равновесие и найти точку опоры, стала размахивать руками, схватилась рукой за занавеску… Все произошло так стремительно, но, падая, она отчетливо слышала, как петелька за петелькой обрываются хлипкие от старости пластиковые крепления, словно отсчитывая последние секунды ее жизни. Еще она подумала, что очень жаль, что отец так и не починил умывальник, а просто снял его вместе со смесителем, оставив в полу уродливую проржавевшую сливную трубу… Глухой шлепок обнаженного мокрого тела о кафель, неприятный хруст где-то внутри головы и боль… Над ее безвольным телом словно из воздуха материализовалось знакомое лицо. Настя протянула руку, лицо немного отстранилось.